Искусство возможности

Бен. Много лет назад, когда я изучал гармонию во флорентийской консерватории, нам рассказывали, как идентифицировать каждый музыкальный аккорд. Надо сказать, что эта аналитическая схема напоминала план офиса со множеством внутренних перегородок. Однако педагоги совершенно не говорили нам о том, что аккорды связаны между собой, поэтому мы оставались в стороне от понимания гармонической структуры и непрерывного течения музыки. Мы не могли постичь «неземной», «небесный» смысл произведения. Когда кому-либо из нас удавалось разглядеть длинную линию, пронизывающую все произведение, он сталкивался с совершенно новым звучанием, зачастую весьма далеким от того, что было слышно с земли. Подобное происходит только тогда, когда неотъемлемой частью произведения становится полное сопереживание музыкантом душевного волнения, заложенного в это произведение композитором.

Студентка моего мастер-класса, обучавшаяся у меня в Школе исполнительского искусства, где я был художественным директором, выразила эту идею на своем «белом листе». Она прослушала пятую часть сюиты И.-С. Баха № 2 ре минор для виолончели в исполнении одной из своих соучениц. Игра последней была весьма выразительной, но внутреннее содержание произведения передавалось недостаточно. Ее исполнение походило на бесцельное странствие: паузы и акценты вроде и были, но порой выглядели неуместными. К тому же в ее игре отсутствовало ясное понимание скрытого гармонического движения и единой мелодической линии.

После того как мы со студентами проанализировали структуру, динамику и характер произведения, виолончелистка сыграла его вновь – связно и на едином дыхании, чего не было при первом исполнении. Ниже я привожу выдержки из «белого листа» Аманды Бypp, которая умудрилась в течение двух минут описать свои впечатления.

Всякий раз, когда мне приходилось оставаться без очков (обычно они слетали сами), я начинала паниковать. За считаные доли секунды трава превращалась в зеленое месиво, а солнце – в переполненную чашку меда. Нет ничего уродливого или агрессивного в «затуманенной» природе. Плохо одно: я не знаю, где нахожусь. Я не могу различать друзей. В любой момент я могу споткнуться. То же самое я ощутила, когда Хануи играла первый раз: все вокруг меня наполнено мерцающей красотой, но ничего нельзя разобрать. Я чувствовала себя беспомощной в окружении размытых красок. Новое исполнение Хануи позволило нам ощутить ясность и подарило нам более сложную, истинную красоту. Подлинная душа творения Баха предстала перед нами во всей своей красоте и величии.

Музыкант одной ягодицы

Один молодой пианист во время учебы в моем мастер-классе исполнял прелюдию Шопена. И хотя мы с ним разложили по полочкам и технику исполнения, и глубинный смысл произведения, его игра оставалась весьма приземленной. Пианист прекрасно понимал произведение на интеллектуальном уровне, он мог объяснить все тонкости прелюдии кому угодно, но ему не удавалось передать ту эмоциональную энергию, которая и была истинным языком музыки. Вдруг я обнаружил нечто, что убедительно объясняло сложившуюся ситуацию: я заметил, что пианист неизменно сидит строго вертикально. И тут я ляпнул: «Проблема в том, что ты – музыкант двух ягодиц!» Я попросил его, чтобы он сел, слегка наклонившись в сторону, и чтобы потом он попробовал поймать и почувствовать всем своим телом вибрации музыки, направляя их движение ввысь. Несколько человек в зале открыли рты от изумления, поскольку эмоции буквально захлестнули помещение при появлении на свет такого нового существа, как музыкант одной ягодицы. Президент одной корпорации из Огайо, который присутствовал при этих событиях, писал мне: «Под огромным впечатлением ваших слов по возвращении домой я преобразовал собственную фирму в компанию одной ягодицы».