Исламская интеллектуальная инициатива в ХХ веке

Если для Магриба влияние, оказанное на него школой Ибн Араби, может называться в некотором смысле естественным[244], то для Османского государства это влияние, очевидно, привнесенное. Тем не менее оно затронуло и этот регион довольно рано. Главным механизмом здесь послужила операция по синтезу наследия Ибн Араби с наследием Джелаладдина Руми. Дело в том, что ученик «Великого Шейха» Садр ад-Дин Кунави стал впоследствии близким товарищем Руми. Также в скором времени сложилась традиция иллюстрировать «Футухат аль-маккийя» стихотворениями Джелаладдина Руми, и наоборот — комментировать мистическую поэзию «Маснави» текстами «Великого Шейха». Учитывая тот вклад, который поэзия Руми внесла в формирование этнического самосознания османов, неудивительно, что доктрина «вахдат аль-вуджуд», состыкованная с учением Руми, стала пользоваться в Османской империи колоссальной популярностью. Первым шейх-уль-ислам, при втором султане, Орхане Гази, стал представитель акбаритской традиции, Дауд аль-Кейсари. При этом не надо забывать, что наряду с династией Османов — династией воинов, династией завоевателей, в султанате существовала как бы еще одна «династия», жреческая, — род потомков Джелаладдина Руми, наследственных шейхов тариката Мавлявийя, обладавших колоссальным авторитетом в духовных делах и следовавших доктрине «вахдат аль-вуджуд», которая приобрела для религиозной традиции Османского государства фактически статус ортодоксии. Об этом свидетельствует фатва шейх-уль-ислама, изданная в 1534 г., которая начинается словами: «Тот, кто отказывается признавать Ибн Араби... становится еретиком».[245] Со временем Ибн Араби становится попросту краеугольным элементом национального мифа. Прежде всего, это происходит за счет известного документа под названием «Шаджара аль-Нуманийя» («Древо Нумана»), пользовавшегося в османской империи не меньшей популярностью, чем пророчества Нострадамуса в Европе. На этот текст, авторство которого приписывали Ибн Араби (называя его «лисан аль-хакика» — «язык истины»), османские чиновники делали ссылки в официальном делопроизводстве, например, при дипломатических переговорах. Кстати, для современного исламского мира именно в Турции можно выявить больше всего изданий традиционалистской направленности, в частности Рене Генона (издательство Insan и т. д.).

Стоит отметить, что к наследию как омейядских, так и османских халифов апеллирует такой деятель современной европейской Правой, как шейх Абд ал-Кадир, руководитель движения «Мурабитун». Абд ал-Кадир, с одной стороны, известен своей апологией Муавии — противника имама Али, где он наперекор общепринятой суннитской традиции считает того «пятым праведным халифом». Этот момент сближает шейха с т. н. «омейядской» традицией. С другой стороны, Абд ал-Кадир считает идеалом исламского государства Османскую империю и поддерживает теплые отношения с турецкими суфиями. В свое время он наладил близкие, хотя никогда широко и не афишировавшиеся, контакты с Наджметдином Эрбаканом. Тем самым политические и идеологические предпочтения Абд ал-Кадира охватывают оба связанных с Ибн Араби региональных полюса — омейядский Магриб и пространство бывшей державы османов. Возглавляемое шейхом Абд ал-Кадиром движение «Мурабитун», являющееся ветвью суфийского тариката Шазилийя-Даркавийя, объединяет ряд принявших ислам европейских правых, таких, как Ахмад Томпсон, автор нашумевшего конспирологического исследования «Дадджал — Антихрист» и Умар Ибрагим Вадильо, разрабатывающий проекты в рамках «исламской экономики», направленные на борьбу с «новым мировым порядком». Последнее направление — наряду с собственно «духовными поисками» — является основным в деятельности движения. Именно этот подход имелся в виду выше, где речь шла о том, что одной из базовых характеристик рассматриваемого здесь Ордена является «невмешательство» в политику, стремление разделить «священное и мирское». Действительно, «Мурабитун» со своей критикой Хомейни и Исламской революции и еще более яростной критикой т. н. «исламского терроризма» являются прекрасной иллюстрацией данного тезиса. Причем реально движение имеет определенные политические контакты — как и в случае с Эрбаканом, не афишируемые из-за типично жреческого «аполитичного» внешне стремления к «криптоиерократии», из-за нежелания нести какую-либо ответственность за предпринятые политические действия. Так, борьба за введение «золотого динара» нашла понимание у Мохатхира, а также воплотилась в идее перехода к 2010 г. на единую золотую «исламскую валюту» ряда стран, в число которых якобы входят Малайзия, Марокко, Ливия и некоторые государства Персидского Залива.