Исландская карта. Русский аркан

Он выстрелил первым. Промах! Неудивительно — на таком-то расстоянии. Казаки спешились, кто-то увел коней в лес, остальные залегли и открыли огонь. Боевая группа залегла на насыпи. Рядом с Вороном в рельс ударила пуля.

— Уходи, Воробей! — крикнул Ворон между выстрелами. — Все уходите по одному! Я последний!

Крошечный осколок камня, выбитый пулей, угодил прямо в глаз. Больно. Глаз перестал видеть. Но чепуха, мелочь. Сейчас часть казаков откроет непрерывную пальбу, не давая высунуть голову, а трое-четверо взберутся на насыпь, беря боевую группу в полукольцо. И это будет конец.

Хрипло вскрикнул кто-то, мучительно закашлял — кажется, Битюг. Ну вот, начинается… Выстрелы загремели чаще. Вновь совсем рядом пуля ударила в жалобно взвизгнувший рельс.

— Приказываю — уходите!

Вдруг послышался паровозный свисток. Где-то уже совсем близко. Ворон оглянулся на своих. Трое из группы выполнили приказ об отходе. Битюг лежал на боку и слабо сучил ногами. Не ушел Воробей — юлил на животе по шпалам по-ужиному, перезаряжал винтовку, высовывался на секунду, стрелял, отползал…

Что ж, сам выбрал.

Уже не уйти — это было ясно как день. Где этот Литерный? Долго он будет тащиться?!

А, вот он!

Над склоном сопки показались клубы серого дыма. Еще несколько секунд — и выкатился паровоз.

Вовремя!

Один казак — по виду, мальчишка вроде Воробья — выскарабкался на насыпь и бесстрашно побежал навстречу паровозу, размахивая руками. Храбрый дурак. Не успеет.

А вот самому — надо успеть. Где мина?

Вот она.

Ворон с усмешкой прокрутил барабан револьвера. Еще два патрона. Может, послать одну пулю в спину бесстрашному казачку?

Нет, незачем.

Он в последний раз взглянул на небо, на Воробья, еще живого и ведущего огонь, на приближающийся с визгом тормозных колодок поезд…

Потом приставил дуло к динамитной мине.

И выстрелил.

— Слышите? — Легировский вдруг навострил ухо.

Великая княжна не донесла до рта ложку варенья.

Земляничным вареньем разжился на полустанке Легировский. Катенька сперва отнеслась к прикрытой газетным обрывком и перевязанной сомнительной чистоты бечевкой банке с подозрением — мало ли из чего варят варенье деревенские бабы, — но, решившись попробовать, весьма одобрила лакомство и вошла во вкус.

— Что я должна услышать?

— Ружейную пальбу, — пояснил Легировский. — Также и револьверную. Где-то стреляют.

— Не выдумывайте. Это колеса стучат.

Но Легировский уже прилип к оконному стеклу. Постоял секунды две и внезапно гаркнул:

— Ложитесь!

— Что? — Великая княжна захлопала глазами. «Ложитесь» — однако! Как сие понимать?

— Да ложитесь же вы!..

Легировский повалил ее на полку. Катенька вскрикнула и начала отбиваться. Почему-то оба вдруг оказались на полу. «Голову, голову обхватите руками!» — кричал репортер.

Тогда она поняла, что дело не в Легировском. Поезд экстренно тормозил. Паровоз свистел так, что в третьем вагоне было слышно. И вдруг — рвануло воздух. Дзенькнуло стекло. В уши ударило так, что великая княжна удивилась, что не оглохла.

Авария?

Но отчего пальба?

Неужели покушение?

Поезд все замедлял и замедлял ход. Но скорость свыше сорока верст в час мгновенно не погасишь.

В соседних купе и в коридоре кричали люди.

Предчувствие чего-то ужасного так и не пришло. С каким-то отстраненным любопытством великая княжна слушала крики, скрежет, глухие удары… Даже когда пол купе вдруг встал торчком, она не испугалась, а всего лишь удивилась странному феномену природы: неужели и так бывает?

Но так и было. Взрав мины вырвал рельс. Паровоз накренился вправо и с неотвратимостью лавины покатился с насыпи. Следом — первый вагон, второй…

В тамбурах проводники бешено крутили вороты ручных тормозов. Третий вагон подкатил к исковерканному участку пути с черепашьей скоростью. Казалось, он останется на насыпи. Чуть помедлил, как бы принимая решение, — и, переворачиваясь, посыпался вниз.

Катенька пришла в себя от чьего-то пристального взгляда. Ее мутило, все плыло перед глазами. Она не видела, но ощущала: кто-то сидит на ее постели. Кто-то смотрит.

— Добегалась, сестренка? — участливый, но с оттенком язвительности голос.

Митя. Митенька.

Она попыталась пошевелиться и застонала от боли. Боль была везде. Сам воздух, казалось, был наполнен болью… и тошнотой.

Зато стало лучше видно.

— Не двигайся, — сказал брат. — Тебе повезло, легко отделалась. Другим повезло меньше. Восемнадцать трупов, не говоря уже о раненых…

— Где я? — с трудом удалось произнести.

— В моем поезде. Стоим в Иркутске. И еще простоим суток двое. Жандармы землю роют. Скажи спасибо казакам — без них все вагоны покатились бы под откос, такая каша была бы, что… — Брат не договорил, только махнул рукой.

— Что со мной? — с каждым мгновением силы возвращались.

— Я же говорю: легко отделалась. Множественные ушибы всего тела и лица, повреждено запястье — вероятно, трещина в кости, сотрясение мозга легкой степени. Да еще земляничным вареньем измазалась, как маленькая…

— Это помню. — Катенька попыталась улыбнуться. — Банка в лицо как прыгнет… Подай зеркало, пожалуйста.

— Незачем тебе на себя любоваться, — отрезал брат. — Успеешь еще. Разрисованная, как папуаска.