Исландская карта

А дел еще оставалось невпроворот. Выхватив из человеческой массы бывших унтеров, кондукторов и просто опытных матросов, назначить их временно на офицерские должности. Командование шхуной можно поручить и иноземцу – лишь бы знал морское дело да имел опыт командования. Найти врачей или хотя бы фельдшеров для лечения раненых, иначе половина из них не доживет до Николаева-на-Мурмане. Сжечь все вшивое тряпье и позаботиться о походной бане – не хватало еще тифа! Всем мыться и бриться. Одежду – в котельное отделение, в прожарку. Разбить оба экипажа на вахты. И так далее, и не было конца заботам…

На скалистом берегу чадили, догорая, пакгаузы.

Глава тринадцатая, в которой граф Лопухин теряет право на имя честного человека и не жалеет о том

Ветер умеренный, но пронизывающе-холодный. Баркентина и шхуна идут на зюйд рядом, как сестры. Очень скоро они разойдутся в разные стороны. Океан пуст. Волна мелкая, злая, с барашками. По такому ветру судно отлично бежит под парусами, однако дым так и валит из трубы, коптя низкое северное небо. Столько людей просилось в кочегары – пришлось отказывать лишним. Сейчас внизу все, кроме вахтенных, – отогреваются. Тому, кто месяцами, а то и годами не коченел в стылых подземных норах, не понять, какое это чудо – тепло и как не скоро оно приедается.

Человек пятнадцать претендовали на место кока. Один враль-фантаст заливал, будто работал помощником шеф-повара в «Славянском базаре». Мотив был понятен и глупцу: плита – она тоже греет, да и провизии сколько хочешь.

Никогда морякам не забыть пиратского плена. Со временем вернутся силы, заживут рубцы от плети, отмоется глубоко въевшаяся в поры угольная пыль – а память останется болезненной занозой. И доживший до старости моряк, рассказывая внукам об удивительных заморских странах, лишь в нескольких словах упомянет о Шпицбергене, не желая вдаваться в подробности, и придвинется ближе к печному теплу.

А в капитанской каюте прохладно. В бывшей капитанской. Кривцов занял каюту штурмана, он теперь и капитан, и штурман, и старший офицер. Обе каюты невелики, в обеих установлено по одному небольшому ретирадному орудию скорострельной французской системы, но в бывшей капитанской, помимо пушки и койки, есть кожаный диван, как в каком-нибудь присутственном месте, и большой стол. Лопухину нужно и то и другое. Он пишет, накинув на плечи волосатую куртку белого меха. Письмо длинное, несколько страниц убористого почерка, и еще не окончено. Граф думает, посапывая трубкой. Ядовитый дым копится под потолком каюты. Надо бы проветрить. Вот ведь мерзостное зелье! А что делать, если не найдено ни папирос, ни сигар – бросать курить?

По собственной воле – об этом можно подумать когда-нибудь потом. По воле обстоятельств – не дождетесь.

Под двумя одеялами спит Нил, смешно высунув одну бритую макушку. Парнишка пришел в себя, выпил чашку мясного бульона, отогрелся в машинном отделении, был вымыт теплой водой и наголо острижен. Так спокойнее. Но жара нет – наверное, все-таки не тиф.

Трубка докурена, и новые строки ложатся на бумагу. Вид их странен. Граф пишет по-французски буквами грузинского алфавита, ибо шифровальные коды увез «Победослав» вместе с несгораемым шкапом. Адресат поймет.