Испанец. Священные земли Инков

– Хорош ты будешь в лежачем положении и с поднятыми скрещенными ногами! – язвительно сказал курака. – Мы мумифицируем и хороним мертвых сидячими, поэтому это единственная поза, в которой они могут путешествовать… – Он осклабился, сморщив нос, словно мышь, и показывая мелкие зубы. – Да и тебе будет удобнее любоваться природой…

Это и правда была дикая и нелепая процессия: трое содомитов, которые внезапно начинали петь или издавали истеричные крики, расхваливая достоинства покойного, восемь растерянных носильщиков, которые не могли взять в толк, почему им предстоит тащить на носилках тяжеленный «труп» чудовищного «человека-бога», который на самом деле был жив, смертельно напуганный курака и андалузец из Убеды, который решил отнестись с юмором к заведомо дурацкой затее.

Алонсо де Молине пришлось сидеть с прямой спиной на хлипких носилках; балдахин и разноцветный полог защищали его от яростного андского солнца; оружие было спрятано под рукой, лицо скрыто под золотой маской, в которой имелось всего две щели, чтобы можно было наблюдать за тем, что творится вокруг. Путешествие оказалось совсем не комфортным, учитывая, что, кроме всего прочего, большую часть времени надо было сохранять неподвижность и сдерживать дыхание, в соответствии с ролью покойника, который пересекает страну по ее главному пути сообщения.

Королевская дорога значительно отличалась по виду от пустынных мест, по которым они двигались до сих пор. По мере приближения к столице Империи человеческая деятельность становилась все более активной, и уже казалось странным, если по прошествии часа им ни разу не попадалось какого-нибудь крохотного селенья, отдельного жилища, укрытия гонца «часки» или путника, который немедленно отходил в сторону и почтительно склонял голову перед похоронной процессией.

– Мне надо отлить.

Чабча Пуси, курака из Акомайо, который шел рядом с носилками, растерянно поднял голову.

– Что ты сказал? – спросил он.

– Что я сейчас обмочусь!.. Вот уже четыре часа, как я здесь торчу, и больше не могу терпеть. Или остановитесь, или я орошу вас сверху.

– Хорошенькое дело!..

Пришлось сойти с дороги и поискать место, где бы камни укрыли их от посторонних взглядов, и Алонсо де Молина поспешно спрыгнул на землю и отвел душу, пустив струю на куст травы с громким вздохом облегчения, а потом немного походил туда-сюда, чтобы размять затекшие ноги.

Вид у него был поистине фантастический: в тунике, едва прикрывавшей колени, он расхаживал туда-сюда, как медведь в клетке, на глазах у оторопевших носильщиков, которые и подумать не могли, что однажды станут невольными участниками столь необычного приключения.

В свою очередь троица жрецов, похоже, больше всех наслаждалась неожиданным путешествием: перевозить через полстраны такого мужчину само по себе было увлекательно, но они еще и были уверены, что Инка Уаскар сумеет отблагодарить их за усилие и отвагу, дав им новое назначение в каком-нибудь красивом храме Куско, и не отправит назад, в глухомань, где им лишь изредка удавалось принимать визиты, которые можно было отнести к разряду «вдохновительных».

В своем воображении они из сосланных в маленький и забытый всеми храм Пачакамака превращались в «героев», отважившихся бросить вызов гневу грозного Атауальпы, в единственных представителей их касты, установивших настоящие личные отношения с Виракочей – обладателем густой бороды и «трубы громов».

Когда они будут глубокими стариками и их тела утратят упругость и мягкость, привлекающую господ, те все равно будут искать их общества только затем, чтобы они в очередной раз поведали увлекательную историю о том, как спасали «человека-бога» от когтей жестокого бастарда с наклонностями убийцы.

Со своей стороны Чабча Пуси, по-видимому, совсем не разделял легкомысленных восторгов недалеких юнцов, будучи уверенным – в силу своего твердого и упорного пессимизма – в том, что рано или поздно солдаты раскроют их грубый обман и в итоге с них сдерут кожу посреди площади в Кито.

– Жестокость Атауальпы печально известна в Империи, – не раз с горечью замечал он. – Ему нравится наблюдать, как его жертвы мучаются по несколько дней; кое-кто даже утверждает, что крики агонии возбуждают его во время любовного соития.

Алонсо де Молине много раз случалось быть невольным свидетелем частых проявлений неоправданной жестокости, которую позволяли себе испанские капитаны по отношению к туземцам, испытывал глубокое отвращение к любого рода издевательствам над человеком, и поэтому в глубине души начал презирать человека, для которого правосудие, власть и жизнь строились на пытках.

Возможно, брат недалеко от него ушел в том, что касалось наказаний, но, по крайней мере, – исходя из рассказов кураки – Уаскар придерживался норм, унаследованных от предшественников, и, судя по всему, не испытывал удовольствия от присутствия при агонии жертвы.

– Расскажи-ка мне об Уаскаре, – неожиданно попросил он.

– Об Уаскаре? – удивился инка. – Что ты хочешь услышать?