Испанка. История самой смертоносной пандемии

Затем, вероятно по требованию палаты представителей, писатель и журналист Уолтер Липпман направил Вильсону служебную записку по поводу создания бюро пропаганды. Записка датирована 12 апреля 1917 г. — за неделю до этого Америка объявила войну Германии. Одна из примет Эпохи прогресса, эпохи появления специалистов в самых разнообразных областях, — убежденность, что элита лучше знает, как надо. Неудивительно, что Липпман позже называл общество «слишком сложным и изменяющимся образованием», чтобы средний человек мог в нем разобраться, поскольку «большинство людей по своему умственному развитию находятся на уровне младенцев или варваров»[215]. Но, по словам Липпмана, как показывает опыт, «самоопределение является лишь одним из многих интересов человеческой личности». Липпман настаивал на том, чтобы самоуправление подчинялось «порядку», «правам» и «процветанию».

На следующий день после получения записки Вильсон издал президентский указ за номером 2594, которым учредил Комитет общественной информации и назначил его главой Джорджа Крила.

Крил был страстным человеком, мощным, красивым и несколько эксцентричным (спустя много лет после войны, уже будучи в годах, он однажды залез на люстру в банкетном зале и принялся на ней раскачиваться[216]). Он твердо решил превратить общество в «единую раскаленную добела массу… спаянную братством, самоотверженностью, мужеством и беспримерной решимостью»[217].

С этой целью Крил взял под контроль военные информационные бюллетени и фронтовые очерки: они печатались в газетах тысячами и, как правило, почти не редактировались. Теперь же была введена «добровольная» цензура. Редакторы не пропускали ничего, что, как они считали, могло подорвать боевой дух общества. А еще Крил организовал специальное подразделение так называемых «четырехминутчиков». Его численность в какой-то момент превышала 100 тысяч человек. «Четырехминутчики» произносили краткие пропагандистские речи (продолжительностью четыре минуты) на собраниях, перед началом киносеансов, водевилей и прочих развлечений. Рэндольф Борн с грустью замечал: «Вся эта интеллектуальная „сплоченность“, основанная на стадном инстинкте, которая за границей видится сущей истерикой и подхалимажем, подается нам как нечто весьма рациональное»[218].

Крил начал с намерения сообщать только факты, пусть и тщательно отобранные, и вести «позитивную» кампанию, избегая пользоваться страхом как орудием. Но очень скоро все изменилось. Новое отношение к пропаганде отразилось в декларации, опубликованной одним из писателей ведомства Крила: «На нашем знамени поверх пресловутой Истины начертан благороднейший из всех девизов — „Мы служим!“»[219]. Они служили делу. На одном рекламном плакате займа Свободы так и было написано: «Я — Общественное Мнение. Меня все боятся! Если у вас есть деньги, но вы не покупаете облигации, я живо вас уничтожу!»[220] А вот другой плакат Комитета общественной информации: «Вы не знакомы с этим поклонником кайзера? Его можно встретить в вестибюле отеля, в курительной комнате, в клубах, учреждениях и даже в собственном доме. Это самый опасный сплетник. Он повторяет все слухи, всю клевету и ложь об участии нашей страны в войне. Он очень убедителен… Людям это нравится… эти тщеславные и любопытные изменники помогают немецким пропагандистам сеять семена раздора…»

Крил требовал «стопроцентного американизма» и мечтал, чтобы «каждая печатная пуля попадала в цель»[221]. При этом он внушал «четырехминутчикам», что страх — это «важный элемент воспитания гражданского населения. Трудно сплотить людей, рассказывая им о высоких моральных принципах. Борьбу за идеалы, возможно, придется сочетать с мыслями о самосохранении»[222].

«Песни свободы» — еженедельные мероприятия, которые были придуманы в Филадельфии и охватили всю страну. Детские хоры, барбершоп-квартеты, церковные хоры — все исполняли патриотические песни, а публика подпевала. Перед каждым собранием «четырехминутчики» произносили зажигательные речи.

Песни, способные подорвать боевой дух населения, были запрещены. Рэймонд Фосдик, когда-то учившийся в Принстоне у самого Вильсона, член совета директоров (а позднее и президент) Рокфеллеровского фонда, возглавил комиссию по мероприятиям в армейских учебных лагерях. Комиссия запрещала и «злые пародии», и простые незатейливые песенки, которые находила сомнительно верноподданническими, вроде невинной «I Wonder Who's Kissing Her Now» («Интересно, кто теперь ее целует»). Кроме того, были запрещены «сомнительные анекдоты и другие анекдоты, пусть и безвредные, но двусмысленные — впрыскивающие в души солдат яд несогласия и беспокойства, заставляющие их тревожиться за оставшихся дома»[223]. Песни и анекдоты были «кульминацией пропагандистской работы гуннов, которые распространяют вымыслы о том, как якобы страдают родные без наших солдат».