Испанка. История самой смертоносной пандемии

Медицинский корпус армии рекомендовал военнослужащим заниматься онанизмом, а не ходить к проституткам. Кроме того, были отпечатаны листовки: «Солдат, подцепивший триппер, предатель!»[238] Врачи осматривали солдат дважды в месяц на предмет венерических заболеваний, требовали указать, где и с кем те занимались сексом. Кроме того, больным солдатам и матросам приостанавливали выплату жалования, а в некоторых случаях передавали дело в военно-полевой суд. При полной поддержке высшего руководства была запрещена проституция и продажа алкогольных напитков в радиусе пяти миль от любой военной базы — а в то время по всей стране насчитывалось 70 баз, на каждой из которых насчитывалось по 10 тысяч и более солдат или матросов. Медицинские власти 27 штатов издали постановления, допускавшие задержание больных венерическими заболеваниями «до тех пор, пока они не перестанут представлять опасность для общества»[239]. Восемнадцать «кварталов красных фонарей» были закрыты. Даже в Новом Орлеане, где проституция была легальной, был закрыт легендарный квартал Сторивилль, в борделях которого придумали джаз Бадди Болден, Джелли Ролл Мортон, Луи Армстронг и другие. Да и мэр Нового Орлеана, Мартин Берман, не был реформатором: его политическая машина действовала так жестко, что ее называли просто и коротко — «кольцо».

Но если у Горгаса были полномочия решительно бороться с венерическими болезнями, если инженеры прислушивались к его санитарно-гигиеническим рекомендациям по поводу водоснабжения, то ко всему остальному армейское начальство относилось, мягко говоря, наплевательски. Ни по одному вопросу, когда он мог привести лишь научные — лишенные политического веса — доводы, армейское начальство его даже не выслушало. Уже после того, как американские ученые создали антитоксин против газовой гангрены, Горгас так и не смог убедить командование раскошелиться на тестирование антитоксина в полевых условиях[240]. Тогда Уэлч через Рокфеллеровский институт договорился о финансировании поездки группы ученых в Европу и об оплате тестирования антитоксина в британских военных госпиталях. (Антитоксин работал, правда, не так эффективно, как хотелось бы.)

Горгас, Уэлч, Воган и их коллеги во многом действовали как независимая от армии команда. Но, разумеется, они не могли работать независимо в том, что касалось эпидемиологической обстановки. Ни о какой независимости, ни о какой самостоятельности и речи идти не могло, когда лагеря заполнялись сотнями тысяч — а на деле миллионами — молодых людей.

Когда началась война, в США было 140 тысяч врачей. И только 776 из них служили в армии или на флоте.

Армии были нужны десятки тысяч врачей — и нужны они были немедленно. Никакого исключения не делалось и для ученых-медиков. Впрочем, большинство из них и сами бы вызвались добровольно. Они тоже горели желанием принять участие в этом великом крестовом походе.

Уэлч и Воган вступили в армию, несмотря на 50 кг лишнего веса и на почтенный по меркам призывных комиссий возраст, — и они не были одиноки. Флекснер стал военным врачом в 54 года, протеже Флекснера в Пенсильванском университете Пол Льюис, Мильтон Розенау из Гарварда и Юджин Опи из Вашингтонского университета тоже пошли на войну добровольцами. Научные сотрудники американских медицинских лабораторий все поголовно стали военными.

Чтобы не терять ученых по одному, хоть призывниками, хоть добровольцами, Флекснер предложил Уэлчу: пусть Рокфеллеровский институт целиком поступит в подчинение армейского командования. Уэлч донес эту мысль до Горгаса, и Горгас телеграфировал Флекснеру: «Все будет сделано, как вы предлагаете»[241]. Так Рокфеллеровский институт превратился во вспомогательную армейскую лабораторию номер один. Правда, вспомогательной лаборатории номер два так и не появилось. Один армейский адъютант командовал лаборантами и уборщиками, поддерживал среди них воинскую дисциплину и готовил их к параду прямо на Йорк-авеню, у института. Кафетерий был переименован в солдатскую столовую. На передний двор института между 64-й и 66-й улицами выкатили подвижной госпиталь для ухода за смертельно ранеными — с отделениями, палатами, лабораторией и кухней. Сержанты отдавали честь ученым, которым — за исключением двух канадцев-рядовых — были присвоены офицерские звания.