Испанская дивизия — союзник Третьего рейха, 1941–1945 гг.

Необходимо задействовать всех нас в распоряжение постоянных сил. Саперный батальон распался и понес 50 % потерь. Для обороны реки саперы особенно важны.

Через два дня мы смогли усилить этот участок фронта оставшимися резервами. Батальон пополнили легко раненные и уже поправляющеся солдаты. Было образовано две роты. Нам удалось укрепить фронт только после привлечения всех сил и ощутимых потерь. Но до 15 февраля положение на фронте оставалось для нас весьма опасным.

Постепенно мы преодолевали все опасные моменты, несмотря на то что каждый день на позиции длиною 3 км теряли по 30 человек»[493].

Сравнивая воспоминания Эстебана-Инфантеса с книгой американских историков Кляйнфилда и Тамбса, поражаешься: у нашего военного противника, в отличие от представителей страны-союзника, можно найти немало слов уважения к русскому солдату: «Советские войска с огромной выдержкой, достойной похвалы, пытались окончательно разорвать фронт вдоль железной дороги. Однако в конце концов они потерпели неудачу. Последнее значимое сражение на реке Ижора состоялось 19 марта. Эта советская операция, в которой русские имели новейшее вооружение, должна была отрезать выступ линии фронта от железной дороги и окончательно разбить 3-й батальон 262-го полка под командованием капитана Гарсиа Кальво. Тогда мы потеряли 80 человек погибших и раненых»[494].

Если отбросить в сторону патетические рассуждения о героизме, о военных опасностях, о подлинной солдатской дружбе, вновь и вновь возникает вопрос: а что испанцы делали зимой 1942/1943 г. у стен Ленинграда? Я думаю, что иллюзии о «цивилизаторской миссии народов Новой Европы в борьбе против большевизма» должны были рассеяться еще год назад. Сами испанцы признают, что немецкое командование обычно предпочитало использовать их как мелкую разменную монету.

«С этого момента прекратились большие вражеские нападения. Наши войска все же продолжали страдать от обстрелов противника: бомбежек, гранат и стрельбы пушек.

В последующие дни положение на фронте постепенно стало нормализовываться. 262-й пехотный полк остался на этом участке, однако после реорганизации другие подразделения вернулись в тыл.

Через два месяца мы получили сообщение от штаба армии, что наши восточные соседи — 254-я немецкая дивизия — сменит нас на Ижоре. Нам же нужно было держать фронт рядом с ними.

Эта новая позиция была такая же опасная, как и прежняя, и наши потери составляли по 15 человек в день.

Когда март подошел к концу, пришел и конец битвы в Красном Бору. Много испанской крови пролилось здесь на Неве! Сегодня мы знаем, что у нашего противника против нас тогда были следующие ресурсы:

Три пехотные дивизии, включавшие 33 000 человек, два минометных отделения, два истребительно-противотанковых артиллерийских дивизионов; дивизион тяжелых и средних танков и кроме того многочисленные артиллерийские дивизионы с 187 батареями в общей сложности.

В противоположность им мы располагали одним пехотным полком, который включал в себя 2500 человек, около трех батальонов, различные небольшие отделения и шесть батарей. Оставшаяся часть подразделения артиллерии, так же как и немецкие батареи, осталась под командованием артиллерией армейского корпуса.

У нас не было ни одного танка. Единственные противотанковые орудия, которыми мы располагали, имели 3,7 см калибра и были практически бессильны против советских средних танков.

Наступление советских войск не принесло им ожидаемого результата. Они завоевали три километра от Октябрьской железной дороги, но стратегический прорыв не оправдал их ожиданий. Голубая дивизия оказала здесь ожесточенное сопротивление, хотя мы потеряли 3200 солдат меньше чем за один месяц»[495].

На первый взгляд советское наступление практически провалилось. Но испанцы так не считали. Им победа далась нелегко. Да и в Мадриде, прочитав списки погибших, стали еще более серьезно думать о том, как завершить боевой путь Голубой дивизии, не рассорившись окончательно с еще могущественным Берлином.

Голубая дивизия в полной мере ощутила на себе возросшую мощь советского оружия. Хотя боевые действия и шли все еще непосредственно на территории России и до Победы было еще далеко, однако по соотношению сил это был уже не 1941 г.

Качество испанских солдат защитники Ленинграда оценивали гораздо ниже, чем немецких: «В 121-й пехотной немецкой дивизии снайперы раньше стреляли отлично. Бывало так: находится наш стрелок в ячейке, винтовка у него — в амбразурке, а стоит ему спичку за щитком зажечь — и пулей убит. Теперь, начиная с августа, ни у немцев, ни у испанцев почти нет снайперов. Иные стреляют хорошо, но явно не обучены, не подготовлены: уходят из своих ячеек, плохо маскируясь; бегут к кухне — выскакивают на бруствер. И мы их бьем с хладнокровием. А наши, напротив, все лучше и лучше обучены, спокойны, выдержанны.

Иная война пошла!..»[496].