Испанская империя. Мировое господство династии Габсбургов. 1500–1700 гг.

Именно в годы между смертью дона Хуана Хосе и падением в 1685 году его бесталанного преемника, графа Мединасели, судьба Кастилии достигла низшей точки падения. Французский посланник маркиз де Виллар был шокирован ухудшением ситуации, произошедшим с момента его первой миссии в Мадриде в 1668 году. Хотя «власть и политика испанцев неуклонно слабеют… с начала века», изменения «за последние годы стали такими огромными, что их можно наблюдать буквально год от года». Слабый король и его слабый министр Мединасели опустились до «слепой зависимости» от советов, в особенности Государственного совета – «собрания двадцати четырех персон, не обладающих ни умом, ни опытом», таких как герцог Медина де лас Торрес, который «провел всю свою жизнь в Мадриде в полной праздности, коротая ее между едой и сном». Все важные посты в государстве и армии уходили исключительно знати. За последние сорок лет ведомства по сбору налогов и налоговые трибуналы разрослись до невероятной степени. В результате «было бы трудно описать в полной мере беспорядок, царящий в управлении Испанией», и как следствие, нищету, в которую погрузилась Кастилия.

У нас нет причин сомневаться в точности описания Виллара. Начало 1680-х годов действительно характеризовалось в Кастилии полным административным и экономическим коллапсом. Помимо сырой шерсти, у Кастилии не осталось других экспортных товаров, которые могли бы привлечь иностранные капиталы, и две трети серебра, вывозимого из Америки, уходили напрямую иностранцам, даже не попадая в Испанию. В довершение всего кастильские деньги теперь приближались к вершине своей головокружительной карьеры. В последние годы царствования Филиппа IV лаж на серебро относительно веллона вырос до 150 процентов, и последняя монетарная мера – дефляционный декрет октября 1664 года – смогла снизить его лишь на какой-то короткий срок. К середине 1665 года он снова достиг 115 процентов, к 1670 году – 150 процентов, а к 1675-му – 200 процентов. В 1670-х годах цены на товары в Кастилии резко выросли, и к концу десятилетия новые дефляционные меры стали неизбежны. Попытка была предпринята 10 февраля 1680 года, когда «хорошие» веллоны, отчеканенные с 1660 года, были девальвированы наполовину. Декрет вызвал страшный обвал цен и череду банкротств, начиная с самых верхов и ниже. Стал широко распространяться бартер; в Толедо и Мадриде вспыхнули бунты; королевская семья не смогла собрать достаточно денег даже на ежегодную поездку в Аранхуэс; и – что более серьезно – были уничтожены последние остатки кастильского производства.

Экономический паралич Кастилии в 1680-х годах сопровождался параличом ее культурной и интеллектуальной жизни. Тягостные годы в конце царствования Филиппа IV, по крайней мере, скрашивал закатный блеск великих культурных достижений Кастилии. Но Грасиан умер в 1658 году, Веласкес – в 1660-м, а Сурбаран – в 1664 году. С уходом Кальдерона де ла Барка в 1681-м и годом позже Мурильо исчезли последние литературные и художественные светила поколения золотого века. Эти люди не оставили достойных преемников. В то время когда пытливые умы в других частях Европы обращались к философским и научным исследованиям, в Кастилии дух познания практически угас. Остались лишь отдельные изолированные группы ученых, но уровень образования упал, а университеты ударились в самый бесплодный томизм и демонстрировали враждебность по отношению к любым изменениям.

Установить точную причину интеллектуального упадка Кастилии конца XVII века чрезвычайно сложно. Недостатки образования того времени достаточно очевидны, но совершенно непонятно, чему следует приписать эти недостатки. Иезуит Мариана считал, что значительная доля вины лежала на его собственном ордене, который получил монополию на нижнем уровне системы образования. В своей «Беседе» о делах Общества Иисуса, написанной в 1605 году, он указал, что его орден захватил в свои руки обучение «гуманитарным наукам» во всех самых главных городах Испании. «Нет сомнения, – пишет он, – что латынь в Испании знают хуже, чем пятьдесят лет назад. Я считаю – на самом деле я уверен, – что одну из главных причин этого несчастья следует искать в том, что обучение доверили Обществу… Прежние светские учителя» были знатоками в различных областях знаний, «поскольку посвящали этой работе всю свою жизнь. Но среди наших членов едва ли найдется кто-нибудь, обладающий такими знаниями, а миряне, видя, что все места заняты, больше не желают этим заниматься».