Испанские братья. Часть 3

Гонсальво смотрел на неё ожидающе-жадным взглядом, как жаждущий смотрит на того, кто держит в руках чашу с водой. Наконец, указывая на бокал с вином, стоявший рядом с нетронутым обедом, он сказал:

— Попей же!

— Как, мой брат, — с упрёком ответила донна Инесс, — ты сегодня ещё ничего не ел? Ведь ты так слаб и болен!

— Я человек — даже сейчас! — с горечью отозвался Гонсальво.

Донна Инесс выпила вино, и несколько минут молча обмахивалась веером. Она выглядела подавленной и растерянной.

Наконец Гонсальво, который не отводил от неё ожидающе-напряжённого взгляда, негромко напомнил:

— Сестра, вспомни своё обещание!

— Я не решаюсь… ради тебя…

— Нет нужды меня щадить. Расскажи мне всё…

Донна Инесс устало склонилась головой на руку.

— У меня всё мельтешит перед глазами, — начала она, — там была музыка, и месса, и целые облака благоуханных курений, потом хоругви и распятия, великолепные облачения, затем клятвы и проповеди об истинной вере…

— Но ты помнила о моей просьбе?

— Да, брат, я помнила, — она говорила едва ли не шепотом. — Как тяжело мне ни было, я всё-таки смотрела в её сторону. Если это может принести тебе утешение, то знай, что весь долгий день её лицо было таким умиротворённым и спокойным, будто она в кафедральном соборе слушала проповедь фра Константина. Если это тебя может утешить, то прими это утешение в своё сердце. Когда провозгласили её приговор, у неё спросили, не согласна ли она отречься, и я слышала её ясный и чёткий ответ: «Я не могу отречься, и не хочу!» Аве Мария Санктиссима, всё это совершенно непостижимо!

Она помолчала, словно собираясь с мыслями.

— И сеньор Кристобаль Лосада… — но она живо вспомнила внимательного, умелого врача, который спас её ребёнка от неминуемой смерти, и быстро перешла к другим жертвам.

— Среди них было четверо монахов ордена святого Иеронима. Только подумай, и белый доктор, которого все считали таким благочестивым правоверным! Другого, Кристобаля де Ареллано, обвиняли в богохульных выпадах против пресвятой девы, но, как оказалось, он вовсе не был в этом виноват, перед всеми он ответил весьма определённо: «Это ложь! Никогда я не позволял себе такого! С Библией в руках я докажу вам обратное!» Они были так удивлены его смелостью, что даже не догадались заткнуть ему рот. Что касается меня, то я была рада, что несчастный получил возможность высказаться, и я бы пожелала, чтобы они забыли лишить дара речи доктора Хуана Гонсалеса, ибо вовсе не было похоже на то, что он собирался богохульствовать, он просто хотел сказать слово ободрения милой бледной девушке, своей сестре… Две его сестры были приговорены вместе с ним… да поможет им Бог! О, да простят меня все святые, я забылась, ведь мы не имеем права за них молиться! — она истово перекрестилась.

— Моя сестра действительно считает, что проявление сострадания грешно в очах Бога?

— Откуда мне это знать? Я верю тому, чему учит церковь. Есть много вещей, которые могут внушить нам отвращение к ереси. И ещё там была бесконечно долгая церемония принудительного низложения сана и лишения всяких званий. Этот Гонсалес с таким величием и спокойствием воспринял всё это, что казалось, он всего-навсего надевает мантию и сейчас будет служить мессу. Его мать и два брата ещё в тюрьме, говорят, и они ожидают приговора. Из всех, кого перепоручили палачам, один дон Хуан Понсе де Леон высказал какие-то признаки раскаяния. Для его благородной семьи хорошо, что он не был так упрям, как остальные. Ай де ми! Правильно это или нет, но я искренне сожалею об их погибших душах!

— О них не надо сожалеть… говорю тебе, сегодняшним вечером Сам Иисус Христос во всей своей славе и величии встанет рядом с престолом Божиим, чтобы встретить их, так, как Он это сделал в давние времена, встречая Стефана.

— О, мой бедный брат, что за ужасные слова ты говоришь! Даже слушать их — смертельный грех! Я умоляю тебя, обдумай своё собственное положение!

— Я его обдумал, — беззвучно прошептал Гонсальво, но больше я сейчас не способен вынести… пожалуйста, оставь меня наедине с Богом!

— Если бы ты только согласился сказать хоть одно «Аве»! Но я боюсь, тебе стало хуже, у тебя опять боли, да? Я не хотела бы оставлять тебя одного в таком состоянии.

— Не обращай внимания, сестра, мне скоро станет лучше. Я принёс обет, который я сегодня должен исполнить, — и он опять закрыл своё лицо исхудавшей рукой.

В нерешительности, не зная, оставаться, или уходить, донна Инесс постояла несколько мгновений, безмолвно разглядывая брата. Наконец она расслышала тихий шёпот. В надежде, что это молитва, она наклонилась над ним, но разобрала только три слова: «Отче, прости им». Через какое-то время Гонсальво опять открыл глаза.

— Я думал, ты ушла, — сказал он, — уйди сейчас, я очень тебя прошу. Но как только ты услышишь, каков был конец, приди сразу и расскажи мне… я буду тебя ждать…

После этих слов донне Инесс пришлось покинуть брата.