Испанские братья. Часть 3

— Ну, из всех таинственных явлений на небесах и на земле наиболее непостижимое — совесть еретика. Истинно, вы — комары, но поглощаете верблюдов. Что касается фра Исидора, то ты можешь быть спокоен. По понятным причинам он не может тебя здесь посетить. Я передам ему твои слова. Мне хорошо известно, как остёр его язык, когда он защищает свою веру.

Настоятель удалился, и вскоре после этого появился монах, который молча провёл Карлоса в его келью, или комнату, расположенную на верхних этажах здания. У неё, как и в камерах Трианы, были двойные двери — наружная была укреплена засовами и запорами, а на внутренней был проём, через который подавали пищу. Но на этом и кончалось всякое сходство. Карлос, войдя, оказался скорее в галерее, чем в келье, хотя конечно, значение имело и то, что его глаз привык видеть стены камеры длиною не более десяти шагов. В комнате была необходимая мебель, и в ней было достаточно чисто. Но лучшее, что было в этой комнате — это большое окно, выходившее во двор, правда, надёжно зарешёченное, но тем не менее пропускавшее много света. Около окна стоял стол, на котором стояли распятие из слоновой кости и изображение мадонны с младенцем.

Но прежде чем всё это рассмотреть, Карлос внимательно посмотрел на несущего покаяние, общество которого ему было преподнесено, как величайшее проявление милости. Человек этот нисколько не походил на тот образ, который создала фантазия Карлоса. Вместо многословного навязчивого ревнителя он увидел спокойного старца с седыми волосами и бородой, с резко очерченным лицом, не утратившим следы былой красоты. Одет он был в какое- то подобие плаща неопределённого цвета, скроенного по образцу монашеской кутьи, но без капюшона, с двумя Андреевскими крестами — один на груди, другой на спине.

Когда Карлос вошёл, он встал — он был высок ростом, хорошо сложен, хотя слегка сутулился. Он приветствовал своего нового сокамерника изящным поклоном, но при этом не произнёс ни одного слова.

Вскоре после прихода Карлоса в окошко внутренней двери подали обед, который крайне истощённому узнику Трианы показался весьма роскошным. Карлос решил, что будет молчать, пока его не вынудят заговорить, но кающийся держался так, что Карлосу пришлось оставить своё предвзятое мнение. Во время обеда он несколько раз пытался завязать разговор с помощью изящных вежливых замечаний. Всё напрасно. Кающийся являл за столом манеры переодетого принца, он ни разу не упустил случая вежливо поклониться, но что бы Карлос ни говорил, он односложно отвечал «Да, сеньор» или «Нет, сеньор». На большее у него не было желания, или же он не имел на это право.

В течение дня молчание стало для Карлоса тягостным, и он всё больше удивлялся, что его товарищ по заточению не проявляет к нему никакого интереса, и даже не испытывает никакого любопытства. Наконец, ему показалось, что он разгадал загадку. Вероятно, кающийся принимал его за шпиона, подосланного монахами, чтобы выведать, насколько искренне его раскаяние. Если в этом и была доля истины, то очень маленькая. Карлос забывал принять во внимание ужасное воздействие многолетнего одиночества, которое парализует ум и сердце.

В некоем монастыре правила были до того строгие, что братья только один час в неделю имели право беседовать друг с другом. И что же? Этот час они в основном просиживали молча, потому что не знали, о чём говорить. Так произошло и с кающимся из доминиканского монастыря. Ему не о чём было спрашивать, он не знал, о чём говорить. Ему ничего не было интересно, душа его омертвела, даже обыкновенное любопытство за полным отсутствием пищи для него, в нём угасло.

Тем не менее, Карлос чувствовал его своеобразное обаяние. Лицо его было холодное, застывшее и бесстрастное, как мраморное изваяние. Оно не было одухотворённым, но так могло бы выглядеть лицо мыслящего человека, когда он спит. Оно могло бы быть выразительным, хотя в данный момент и не было таковым.

В этом лице было что-то, что будило в душе Карлоса неясные воспоминания, призрачные видения, когда он пытался рассмотреть их поближе, они таинственным образом исчезали, но опять и опять возрождались из мглы и заполняли все его мысли. Сколько раз он убеждал себя, что не мог видеть этого человека раньше. Может быть, в нём было случайное сходство с кем-нибудь из его прежних знакомых? Почему это лицо преследовало его и неотступно тревожило его душу? Что-то в нём было, что принадлежало его прошлому, что обманывало его и тешило иллюзиями, но в то же время чудесным образом согревало душу.