Испанские братья. Часть 3

Но его на долгие месяцы оставили в полном одиночестве, а для его энергичной натуры не было ничего более невыносимого, чем бездеятельность. Всю жизнь для него были необходимостью напряжённая деятельность духа и тела. В отсутствие её он потерял силу, стал апатичным, меланхоличным и равнодушным. Вера его была истинной и достаточно крепкой, чтобы дать ему силы на преодоление явных препятствий, но она не устояла перед испытаниями, которые были рассчитаны именно на то, чтобы задеть слабые стороны его характера.

После того, как долгое заточение полностью лишило его возможности сопротивляться, его обложили ловко составленными софистскими построениями. Этим занимались люди, которые сделали подобную деятельность своей профессией. В этих спорах дон Хуан показал себя храбрым, но неумелым борцом, ибо противники его были очень хитры и искусны в подобного рода поединках. Он знал, что абсолютно прав, и пытался это доказать, но его уверяли в противоположном, и в хитрых умозаключениях он не смог найти неувязки. Если до тех пор его ещё не переубедили, то на этой точке это произошло. Его заклинали не дать ввести себя в заблуждение собственному тщеславию и упрямству, и подчинить свои взгляды взглядам святой церкви. Он должен был — в этом клятвенно уверяли — получить свободу и понести всего лишь лёгкое, не задевающее чести наказание в виде уплаты денежного штрафа.

Надежда на скорое освобождение горела в сердце узника, как огонь, а ум его уже был до такой степени запутан и подвержен влиянию довлеющей над ним силы, что и совесть его нашла успокоение. И он сдался, хоть и не без горькой мучительной борьбы. Его отречение было сформулировано достаточно приемлемо, и дон Хуан без колебаний его подписал. От него не потребовали принародного акта покаяния, весь процесс проходил в глубокой тайне.

Но кардинал инквизиции Вальдес поставил под сомнение искренность кающегося, вероятно потому, что священная инквизиция не получила те значительные богатства, которыми владел граф де Нуера. Весьма умеренный денежный штраф не мог удовлетворить его алчности, и кроме того, кардинал боялся огласки, которая была почти неизбежна, если граф де Нуера будет возвращён на свободу. Поэтому он прибегнул к испытанному средству, настоятельно рекомендуемому высшими авторитетами священного ордена. Так называемая «муха» (ибо этот род доносительства использовался достаточно часто, поэтому имел своё обиходное обозначение) донесла, что граф де Нуера издевается над святейшей инквизицией, хулит единственно истинную католическую веру, и в душе своей вовсе не отрёкся от мерзостной ереси. Последствием этого доноса был приговор к пожизненному заключению.

Положение дона Хуана было поистине достойно сострадания. Как у Самсона у него предательски отрезали локоны, и он утратил всю свою силу. Как подписавший отречение, он полностью был подвластен своим врагам. От веры своей он отказался, от Спасителя отрёкся, потому что долгое заточение показалось ему непосильным. И теперь он всё-таки был вынужден его переносить, но без веры, которую он предал. Как это повлияло бы на девятерых из десяти, на девяносто девять из сотни, так это повлияло и на него — его дух потерял силу и жизнь, и он стал безвольным, абсолютно покорным орудием в руках своих тюремщиков.

И тогда монах-доминиканец фра Рикардо, обладавший силой ума и воли, решил подчинить его своему влиянию. Он был послан главой ордена — настоятелем монастыря он стал значительно позже — чтобы сообщить графине де Нуера об аресте её супруга и получил тайное поручение выведать, не возбуждает ли подозрений чистота её собственной веры. Он с фанатичной жестокостью исполнил данное ему поручение, но у него живой оставалась совесть, и он не был совсем бесчувственным. Когда через несколько дней после его визита он узнал о смерти графини, то был глубоко потрясён. И поэтому он решил: если он может стать орудием спасения души графа, то утешится относительно жестокости своего поступка в отношении его жены. И он не жалел сил и времени, чтобы выполнить эту задачу. Его усилия увенчались успехом. Ему удалось превратить душу этого человека в холодную духовную пустыню, которую не оживляли ни беспокойство мысли, ни наплыв эмоций. К его великой радости эта душа целиком стала отражением его самого. Это зеркальное отражение он принял за действительность, и с большим удовлетворением замечал, как оно точно отвечает каждому его движению.