Испанский дневник

Этот вопрос заставляет каждого сначала насторожиться, а потом глубоко задуматься.

Нет, не много людей в нашей траншее хотят остаться военными после войны. Только разбить фашистов, выгнать немцев и итальянцев, а потом Хуан Фернандес хочет опять быть служащим на таможне в Сан-Себастьяне, Валентино Лопес – опять открыть свой газетный киоск в Валенсии, а Эмилио Хименес – опять пахать свою твердую, скупую землю в Эстремадуре. Конечно, каждый при этом делает поправку – эта война должна изменить жизнь, если не целиком, то – во многом. Выгнать навсегда взяточников, реакционеров из таможенного ведомства; крупных спекулянтов, фашистов не будет больше в Валенсии, и заносчивый дворянин не будет больше измываться над Эмилио Хименесом. Что касается юноши Пако Доминго, то вместо ответа на мой вопрос приятели нескромно приподымают в ответ с головы Пако милиционную шапочку. На затылке у Пако тихонько курчавится косичка тореадора. Она слегка подстрижена, чтобы не торчать наружу, но не отрезана совсем. Если нужно, такая косичка, может отрасти в две недели. Если нужно! Конечно, нужно. Мятежники оборвали успехи Пако Доминго в самом разгаре. Он уже весьма интересно отправил на тот свет пятьдесят быков. О нем благосклонно заговорили самые строгие быкобойные рецензенты, – тетрадку с газетными вырезками он хранит тут же в окопах. Пако убеждает меня в необходимости тотчас же после войны национализировать все испанские питомники боевых быков. И потом – нельзя ли организовать гастроли торреро в России? В Испании сезон боев кончается в октябре – вот на зиму можно было бы поехать в Москву… Я представляю себе Доминго в валенках, поражающего на льду стадиона «Динамо» лучшего племенного производителя Скотоводт-реста, и мне становится страшно. Стоит ли разочаровывать столь решительного Пако, колебать его стройные планы? Нет, не стоит.

Но рядом с этими людьми, которые взяли в руки оружие только на время, чтобы отразить фашистское нашествие, – в окопах у Мадрида формируются и новые профессионалы-военные, ядро республиканской кадровой армии. Каменщик Анхел Бланка отлично дрался в Университетском городке. Под градом пуль он вытащил из боя тело убитого мятежниками немца-антифашиста, чтобы не дать его на поругание врагу. Теперь он здесь, уже сержант, он ведет солдат во всех вылазках и атаках, был ранен, его направляют скоро в военную школу, и единственное, к чему он теперь стремится, это к военному образованию, к военной профессии. У капитана Ариса очень боевой вид, энергичное, волевое лицо под стальным шлемом, командирский, властный стиль, большой авторитет в части. Но он и не нюхал старой испанской армии. Пять месяцев назад он мирно учительствовал в астурийской деревушке, войнами занимался только по учебнику истории. Теперь это настоящий офицер, он мечтает об академии, но не педагогической, а военной.

– Тем более что моя учительская карьера в корне подрезана: у меня в подчинении, как дружинник милиции, состоит директор отдела начальной школы министерства просвещения. Мы с ним совершенно испортили отношения.

Директор стоит тут же, он мрачно штопает себе носок и подтверждает:

– Попадется он мне потом в министерстве – отплачу за все обиды!

24 декабря

«Трое суток не смолкала буря. Трепало так, что писать было невозможно. Наш фрегат «Северный орел» – за Гибралтаром. Он без руля, с частью оборванных парусов, уносится течением к юго-западу. Куда прибьемся, что будет с нами? Ночь. Ветер стих, волны улегаются. Сижу в каюте и пишу. Что успею записать из виденного и испытанного, засмолю в бутылке и брошу в море. А вас, нашедших, молю отправить по надписи. Боже вседержитель! Дай памяти, умудри, облегчи болящую, истерзанную сомнениями душу. Я – моряк Павел Евстафьевич Концов, офицер флота ее величества всероссийской императрицы Екатерины II, пять лет тому назад, божьим изволением, удостоился особого отличия в битве при знаменитой Чесме… И мне, смиренному, удалось в то время, в темноте, с кораблями Януария, лично бросить во врага первый каленый брандскугель. От брандскугеля, попавшего в пороховую камеру, вспыхнул и взлетел на воздух адмиральский турецкий корабль, а от наспевших брандеров загорелся и весь неприятельский флот…»

Раскрытая книга в синем переплете лежит на коленях, плотные листы чуть желтоватой книги, сочинения Григория Петровича Данилевского, том второй, «Княжна Тараканова», издание шестое, дополненное, с портретом автора, отпечатано в Санкт-Петербурге, на Васильевском острове, в типографии Стасюлевича. Рядом с книгой, на камне-бруске, вынутом из мостовой, – плитка шоколада «Сюшар», медная зажигалка с длинным желтым хвостом-фитилем, гроздь винограда, завернутая в газету «Эль соль», и заморская редкость – коробка папирос «Казбек». На коробке статный горец скачет на резвом коне, перед ним синие тени на снежных кавказских вершинах, более высоких, более спокойных, чем эти, перед глазами, белые склоны Гвадаррамы.