Испанский садовник. Древо Иуды

Холбрук, милостиво улыбаясь и глядя на них чуть замутненным взором, подлил обоим шампанского. Потом они снова танцевали. Не пропускали ни одного танца, и каждый раз, когда он обнимал ее, она, казалось, придвигалась к нему все ближе, так что малейшее движение ее тела провоцировало его на ответное па, и вот они уже кружили как одно целое, подчиняясь ритму, в котором билось его сердце. Он чувствовал, что на ней совсем мало одежды. Вначале он еще пытался как-то поддерживать разговор, отпуская замечания по поводу других танцоров и оркестра, игравшего первоклассно, но она заставила его умолкнуть, сдавив руку.

– Не нужно все портить.

И хотя она хранила молчание, ее широко распахнутые, яркие, жадные глаза, которые она не отрывала от его глаз, говорили о многом, но теперь в них читался не вопрос, а призыв, не поддающийся превратному истолкованию, столько в нем было притягательности и страсти. Только раз она нарушила запрет, когда, бросив нетерпеливый взгляд в сторону родителей, буркнула:

– Хоть бы они ушли.

А те и не стали долго засиживаться. В половине десятого миссис Холбрук тронула за плечо полусонного мужа.

– Старикам пора спать. – Затем добавила, сдержанно улыбаясь: – Вы можете еще остаться ненадолго, только не задерживайтесь.

– Не будем, – коротко бросила Дорис.

Для следующего танца свет еще больше приглушили, и когда они обогнули сцену, Дорис сказала слегка дрогнувшим голосом:

– Пройдемся по воздуху.

В саду было тепло и спокойно, а под высоким зеленым пологом даже темно. Дорис прислонилась спиной к гладкому стволу огромной катальпы, глядя на Мори снизу вверх. Охваченный дрожью, он обнял ее за шею и поцеловал. В ответ она протолкнула между его губ свой острый язычок. Он крепче прижался к ней и зацепился запонкой за нитку мелкого жемчуга, что висела у нее на шее. Замочек ожерелья раскрылся, и жемчуг упал в низкий вырез платья.

– Ну вот, вы добились своего, – сказала она, натужно рассмеявшись и проводя рукой по шее. – Теперь ищите сами.

Голова его кружилась, сердце колотилось как бешеное. Он начал поиски ожерелья: сначала пошарил в вырезе платья, затем перешел ниже, между двумя грудками с крепкими сосками, а потом еще ниже, где был гладкий плоский живот.

– Я так порву вам платье.

– К черту его, – проговорила она тем же сдавленным голосом.

Тут он обнаружил, что под платьем у нее ничего нет, а так как она с самого начала держала расстегнутое ожерелье в руке, то нашел он вовсе не жемчуга. Он обо всем забыл, желание, подавляемое в последние недели, обожгло и ослепило.

– Не здесь, глупый. – Она быстро отстранилась. – В твоем номере… через пять минут.

Он направился прямо к себе, быстро разделся, выключил свет и бросился на кровать. Лунный свет пронзил темноту, когда Дорис вошла и закрыла за собой дверь. Сбросив халат, она постояла, совершенно обнаженная, затем раздвинула москитную сетку. Ее тело источало чуть ли не порочный пыл, когда она обвила руками его шею и, притянув к себе, припала к нему ртом, впившись зубами в его нижнюю губу. Дыхание ее участилось, и он чувствовал жаркое биение ее сердца.

– Быстро, – выдохнула она. – Неужели не видишь, что я умираю по тебе?

Если бы он сразу не понял, что она не девственница, то теперь убедился бы в этом по ее реакции. Когда наконец она откинулась на спину, правда по-прежнему не выпуская его из рук, из ее груди вырвался долгий вздох, после чего она притянула его голову рядом на подушку.

– Ты был хорош, красавчик. А я?

– Да, – тихо сказал он, не покривив душой.

– Сколько же времени мы потратили зря! Как же ты не понял, что я хотела тебя, хотела до сумасшествия с самого начала? Но теперь все будет хорошо. Утром объявим родителям. А потом вместе с Бертом уедем в Нью-Йорк. Боже, неужели ты не замечал, как я по тебе сохла? Мне тобой никогда не насытиться… вот увидишь.

Она заигрывала с ним языком, дотрагиваясь до губ, гладила его тело кончиками пальцев. Внезапно ее охватил озноб.

– Давай снова, – прошептала она. – Только на этот раз не торопись… и в следующий тоже. Это так здорово, пусть все продлится дольше.

Она оставалась у него до первых серых лучей рассвета.

В то утро, после шумных поздравлений за завтраком, он отправился прогуляться, чтобы проветрить голову. Его охватила легкая апатия; хотя он понимал, что эта девушка как раз то, что нужно, он не мог дождаться вечера, а кроме того, разумеется, не последнюю роль играла работа, деньги и обеспеченное будущее. Будь оно все проклято, должен же человек позаботиться о себе. В притупленном состоянии ума ему было легче отгородиться от прошлого и думать только о грядущем. Проходя по Хаорскому мосту, он вдруг перегнулся через парапет и, не глядя, вынув руку из внутреннего кармана, уронил так и не вскрытые два письма в мутные, зараженные трупами воды священного Ганга.

Часть третья

Глава I