Испанский садовник. Древо Иуды

Так оно и было, хотя она о многом умолчала. Разве она могла рассказать ему о своем настроении после того дня в Эдинбурге или одолевших ее сомнениях? Проснувшись вчера утром с приятными и теплыми воспоминаниями, она испытала ощущение счастья, которое сразу, почти мгновенно, сменилось острым уколом потревоженной совести. Веселое и расточительное приключение, случившееся накануне, совершенно не похожее на то, что ей довелось испытать в жизни, теперь приобрело совсем другой оттенок – ей показалось, что она совершила чуть ли не грех, потворствуя своим желаниям. С каким глупым тщеславием она прихорашивалась в обновках. Конечно, это красивые вещи, но они не для такой, как она. Не заботьтесь, во что вам одеться, – неужели она забыла это библейское высказывание? Она сознавала, что виновата… виновата, что предала себя и все, во что ее учили верить. Она болезненно покраснела от одного воспоминания об элегантной продавщице, которая видела ее в примерочной в дешевой шелковой комбинации, заштопанных темно-синих шерстяных трико и при этом еще подбадривала. Что бы на это сказала ее дорогая мама!

Но конечно, в том вина не мистера Мори, или, вернее, Дэвида, поспешила она себя исправить, верная своему обещанию. Нет человека добрее и щедрее его, он ведь действовал из лучших побуждений, совершенно бескорыстно. Он был так мил, так живо интересовался ее делами, проявлял при этом такой такт и щепетильность, что было бы верхом нелюбезности отказаться от его даров. Однако внутренний голос говорил, что зря она так поступила. Да, вина лежала целиком на ней, и теперь ей оставалось только одно – позаботиться, чтобы это не повторилось.

Кэти быстро вскочила с постели, умылась холодной водой и надела форму. Она все время пыталась сосредоточиться на том, что ее ожидало в тот день: работа в больнице Долхейвена, непростой разговор с медицинским инспектором, которому пора сообщить, что она намерена оставить свой пост в благотворительной службе. Но перспектива казалась такой серой и безрадостной, что она едва могла думать об этом. Хуже всего то, что ей до боли захотелось повторить предыдущий потрясающий день, не обязательно еще раз совершить поездку в город, а просто провести время в том же духе, под той же добросердечной опекой.

Подумала и тут же прогнала эту мысль с твердостью человека, привыкшего к самодисциплине, но все равно, даже сейчас, она себя не простила. Однако по мере приближения к первому дому, куда ей предстояло нанести визит, она приказала себе отбросить скованность и, повернувшись к Мори, поинтересовалась, не хочет ли он зайти к больному вместе с ней.

– Я потому и здесь! – воскликнул он. – Хочу увидеть все.

Домик арендовал работник фермы, угодивший ногой в молотилку во время сбора последнего урожая. Он лежал на обычной кровати, стоявшей в глубине маленькой темной кухни, здесь же были его жена, побитая жизнью женщина в порванном халате, и три полуодетых, немытых малыша, один из которых ползал по полу с голой попкой, мусоля кусок хлеба с джемом. На кухне давно не прибирали: в раковине скопились немытые кастрюли, на столе, застланном старой грязной газетой, лежала гора жирных тарелок. И вот в этот беспорядок, ужаснувший Мори, Кэти вошла как ни в чем не бывало, с каждым поздоровалась по имени, затем повернулась к больному:

– Ну, Джон, как ты сегодня, голубчик?

– Неплохо, сестра. – Он просветлел при появлении Кэти. – Просто мы с женой теперь редко выходим из дома.

– Цыть, голубчик, не сдавайся. Пройдет неделя, другая, и ты снова будешь на ногах. А теперь давай-ка посмотрим, что там у нас. – Открывая сумку, она как бы между прочим заметила: – Этот господин – друг, зашел поздороваться.

Рана оказалась серьезной и глубокой. Взглянув на нее через плечо Кэти, Мори понял, что еще немного – и была бы повреждена артерия. У больного были пересечены сухожилия, а так как заживления первичным натяжением не произошло, несколько швов успели загноиться. Он не переставал наблюдать за Кэти, пока она замеряла пульс и температуру, промывала рану, перебинтовывала ногу, а сама все время подбадривала больного. Наконец она выпрямилась и сказала:

– Джон даже не представляет, как ему повезло. Еще один дюйм – и ему перерезало бы большой кровеносный сосуд. – После чего, скромно демонстрируя свои знания, вполголоса добавила для Мори: – Он называется бедренной артерией.

Мори подавил улыбку, благодарно кивнул в ответ на информацию, по-прежнему не сводя глаз с Кэти. Тем временем она закрыла сумку и отошла от кровати, воскликнув:

– С Джоном разобрались! Теперь поможем твоей девушке. – Она повернулась к его жене. – Давай, Джинни Лэнг, пошевеливайся. Если займешься тарелками, я позабочусь о детях.

Это было поразительно: за пятнадцать минут она умыла и одела детишек, подмела и прибрала кухню, вытерла посуду, которую передавала стоявшая у раковины Джинни. Затем в том же ритме она опустила закатанные рукава и направилась к двери, бросив через плечо:

– И не забудь прислать кого-нибудь сегодня вечером в «центр» за детским молоком.