Очень быстро Ледников уже вполне освоился в новой для себя роли преподавателя и даже подумывал о том, что зря не пробовал себя в этом деле раньше. Общение со студентами освежало и навевало воспоминания о собственных студенческих годах. Конечно, контингент модного платного вуза был специфическим, хватало богатых бездельников и просто обалдуев, но были и ребята вполне симпатичные, умные и хваткие, а уж молодых красавиц на любой вкус было более чем достаточно. По утрам мысль, что ты окажешься средь юных гурий, поглядывающих на тебя с нескрываемым интересом, заметно бодрила. Кстати, и среди преподавательниц были совсем молодые женщины, которые вполне могли бы сойти за своих студенток.
Но вот ничего нового о Даше Трубич узнать не удавалось. Все в институте были уверены, что с ней произошло то же, что со студенткой МГУ, пропавшей в прошлом году. Девушка ехала домой после занятий и пропала. Поиски с помощью многочисленных волонтеров ничего не дали, хотя листовками с ее изображением и подробным описанием тогда была обклеена вся Москва. К тому же ребята жили своими группками и компаниями, совершенно не интересуясь теми, кто в них не входил. Дашу Трубич практически забыли, студенты как бы суеверно старались быть в стороне от случившегося несчастья. Как и преподаватели. Весьма характерная черта для современного мегаполиса.
— В своей «Записке о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях» Карамзин говорил о важности для элиты иметь «привязанность к нашему особенному», испытывать «уважение к своему народному достоинству».
Ледников сделал паузу, дабы дать своим слушателям уразуметь непривычные для них словесные обороты и мысли, скрывавшиеся за ними. Хорошенькая студентка Перепелкина, кокетливо стреляя глазищами, вполне разумно поинтересовалась:
— А как же Петр Первый?
— Молодец, Перепелкина, — похвалил ее Ледников. — А что касается Петра… Карамзин считал, что Петр I в своем стремлении к величию Империи исказил русский лик: «Искореняя древние навыки, представляя их смешными, хваля и вводя иностранные, Государь России унижал россиян в собственном их сердце». «Презрение к самому себе располагает ли человека и гражданина к великим делам?» — задавал Карамзин риторический вопрос. Это был вопрос, не требующий ответа. Понимаете, Карамзин был убежден, что обычаи народа нельзя устранять сверху, потому что это — насилие. Причем, насилие беззаконное и непростительное…
Перепелкина смотрела на него мечтательно, вряд ли думая об обычаях народа и непростительности насилия. А уж о чем Перепелкина думала на самом деле, догадаться было невозможно.
В комнате преподавателей Ледников застал только Ирину Юрьевну Апраксину, преподавательницу французского, молодую, изящную женщину, которая, как показалось Ледникову, внимательно приглядывается к нему.
— Как прошли занятия? — поинтересовалась Апраксина. — Привыкаете к нашим деткам?
— Стараюсь. Рассказывал им о мыслях Карамзина о необходимости уважать достоинства и традиции своего народа.
— Ну да, Карамзин… Бедная Лиза… Только вот среди наших студенток бедных Лиз нет. Они просто иные. Понимаете, даже не другие, а иные. Честно говоря, я иногда прихожу от них в ужас. Например, не могу слышать, как они матерятся без зазрения совести, даже девушки. Для них это нормальный способ общения.
— Ну, это тип пижонства.
— Да нет, в том-то и дело. Это их обычный способ общения. Вы вот спрашивали меня про Дашу Трубич, девушку, которая пропала…
— Тоже материлась?
— Как и остальные. Но в ней чувствовалась какая-то опасность… Мне казалось, что она не остановится ни перед чем, если потребуется. Она вела какую-то тайную жизнь, куда никого не допускала.
Тут вошли другие преподаватели, и Апраксина замолчала. Ледников подумал, что разговор этот Ирина Юрьевна затеяла не случайно.
Свернув за угол, Ледников увидел впереди Апраксину. Догнав, притормозил, распахнул дверь машины:
— Ирина Юрьевна, садитесь, подвезу.
Апраксина, чуть подумав, села рядом и какое-то время они ехали молча.
— Вы чем-то расстроены, — попытался завести разговор Ледников.
— Просто задумалась.
— О чем, если не секрет?
— Секрет. Знаете, давайте я здесь выйду, мне как раз надо в магазин. Ледников прижался к обочине, Апраксина вышла и быстро затерялась в толпе. Уже выбравшись на Садовое кольцо, Ледников заметил, что его пассажирка оставила в машине какой-то журнал. Прочно застряв в пробке, он взял журнал в руки. Шапка на обложке гласила: «Треть студенток в Берлине рассматривает проституцию и другие сектора секс-индустрии (стриптиз, эскорт) как одну из нормальных возможностей подработать. Опросы в Париже дали такие же результаты…»
Ледников бросил журнал на заднее сидение. Хотелось бы понять, забыла Апраксина журнал или оставила его намеренно.
На следующий день Ледников дождался, когда они останутся в комнате вдвоем, и положил перед Апраксиной журнал:
— Вы вчера забыли в машине.
— Да. Спасибо.
— Мне кажется, вы забыли его не случайно.
Апраксина молча спрятала журнал в сумку.
Ледников наклонился к ней и негромко спросил:
— Вы хотите мне что-то сказать?