Испанский сон

– Ваше сиятельство! – сказала она с досадой. – Ну как можно быть настолько беспечным – право, на вашей-то должности! Ведь у нас такая великая цель. Неужели вам охота, чтобы из-за какого-нибудь участкового…

– Да что тебе дался этот участковый?

– Вы жизни не знаете, ваше сиятельство! – воскликнула Марина. – Ужасно коварные они существа; такой якобы незначительный участковый крови может попортить – не дай Бог! Боюсь, ваше сиятельство, этот вопрос значительно серьезней, чем вам кажется.

– Ну хорошо, – сказал князь, – я сейчас же дам поручение, а ты пока что езжай туда и начинай заниматься.

Марина вздохнула еще горше.

– Чуяло мое сердце, – сказала она печально, – с этой квартирой что-то не то…

– Дева, – проговорил князь, вдруг насторожившись и глядя на нее с подозрением, – уж не только ли ради этого ты вытянула из меня весь мой длинный рассказ?

Марина побледнела.

– Отвечай! – гаркнул князь.

– Что мне сказать вам, ваше сиятельство? – пролепетала Марина, задрожав от страха.

– Скажи «нет», – мрачно посоветовал князь, – иначе я просто прихлопну тебя, как муху.

– Нет.

– Что «нет»?

– Не могу я врать вам, ваше сиятельство, – сказала Марина еще мрачней. – Признаюсь вам, что в первый момент от вашей догадки меня аж пот прошиб… но теперь я думаю, что даже если вы и прихлопнете меня, как муху, то такая страшная смерть от руки вашего сиятельства все равно будет более легкой для меня карой, чем жить с сознанием своего бессовестного вранья.

Князь достал сигареты, закурил и, обхватив руками голову, погрузился в глубокое раздумье.

– Интересно, – тоном, исполненным меланхолии, спросил он через пару минут сам себя, будто и забыв о присутствии Марины, – где вырастают более подлые, более мерзкие, настырные, хитрые и лицемерные девственницы – в Орлеане или в Китеже?

Глава XXXIV

Концептуальные споры. – О природе чудес. – Как Вальд Филиппа убедил. – Сила и слабость князя Георгия. – Выпивка на рабочем месте. – Способ приготовления ежа. – Формирование штата. – Ласкательный суффикс. – Еще одна выпивка

В самом конце тысячелетия Вальд с Филиппом стояли на двенадцатом этаже свеженького, еще пропитанного отделочными запахами делового центра, планировали, что где должно быть, и несколько спорили при этом.

– Ты не понимаешь моей идеи, – говорил Филипп. – Я хочу, чтобы наши кабинеты поражали обилием свободных пространств. Это же общекультурный стандарт – не зря во всех фильмах чем круче корпорация, тем просторней кабинет управляющего.

– Ну и делай в своем кабинете, – отвечал Вальд, – мой-то здесь при чем?

– Это невозможно, – горячился Филипп. – Кабинет не частный дом, он не может до такой степени выражать индивидуальность хозяина. В конце концов, он должен быть подчинен корпоративной идее. Пойми, эти твои завитушки и ковры создают целых два эстетических конфликта: во-первых, между нашими кабинетами, во-вторых, между тобой и всей остальной офисиной.

– Но мне так нравится! – упрямо заявил Вальд. – Ты хочешь добровольно подчиниться этому безликому якобы современному стандарту; ну и давай, я же не вмешиваюсь в твой кабинет. А я всю свою жизнь мечтал иметь именно такой – с солидной, добротной и даже в какой-то степени антикварной мебелью, с милыми сердцу вещицами и даже завитушками, как ты презрительно выразился. Что же касается ковра (не ковров, а одного большого ковра – есть разница?), то он вполне функционален, так как прекрасно собирает пыль и гасит шумы, доносящиеся с улицы.

– Да ты просто гробишь мою идею на корню, – в сердцах сказал Филипп. – Теперь я уже не могу сделать такой кабинет, какой хотел; увидев столь вопиющую разницу, все новые партнеры решат, что мы с тобой в разладе и надо бы поостеречься вести с нами дела.

Он достал сигареты и сокрушенно закурил, демонстративно глядя в огромное окно и роняя пепел на пол.

– Ладно, – бросил он через плечо. – Предлагаю еще раз обратиться к услугам дизайнера.

– Как, – удивился Вальд, – опять эта х--ня?

– Х--ня не х--ня, а стиль будет выдержан.

– Я больше ни копейки на это дело не дам.

– Значит, я оплачу их из своего бюджета; но ты должен пообещать, что откажешься от завитушек.

– И не подумаю.

– Знаешь, что ты делаешь? – гневно вопросил Филипп. – Ты просто хочешь утвердить свое главенство; это для тебя, может быть, неосознанный, но символ борьбы за единоличную власть. Вот так-то и возникают трещины между ближайшими соратниками и друзьями.

Вальд задумался. Через минуту он подошел к Филиппу, с оскорбленным видом смотрящему в окно, и нежно обнял его за плечи.

– О чем ты говоришь, Фил, – сказал он слабым и задушевным голосом. – Каждую минуту все может рухнуть в тартарары… уж ты-то, посидев в яме и едва ли не чудом оттуда выбравшись…

– Тем более, – смягчаясь, сказал Филипп, – какие, к черту, милые сердцу вещицы? Пир во время чумы.