Испанский сон

Нужно им сказать. Сегодня? Пожалуй; пора… да и конец тысячелетия, можно сказать, на носу… А нужно ли вообще? Ведь обратного хода не будет. Может ли она вот так, как после того страшного давнего вечера – взять и перевернуть страницу, начать все снова, с новыми людьми? И будет ли это по-прежнему она? Сохранится ли в ней Дух Живой – если Он, конечно, есть вообще? Мы – не только мы сами, подумала она. Мы еще и свои собственные отражения в других людях. Как в зеркалах. Если бы не было зеркал, мы бы были другими. Нет, подумала она, я не могу их бросить; они уже стали частью меня – Ольга не стала, а они да, – а кроме того, есть Господин.

Как хорошо в солнечный день, сидя на скамейке теннисного корта, под замес птичьего щебета с ударами по мячу, подумать о Господине… Как хороши ее отношения с Господином. Эта спонтанность, недосказанность… С теми было не так. С Кокой был банальный, унылый график… а с тем… как его… с Григорием Семеновичем… Да ну их, подумала она, чего об этом вспоминать? Жизнь прекрасна. Мы сами делаем ее прекрасной. Мы сами делаем ее такой, какой хотим, и нет ничего ни до, ни после. Мы хозяева! я хозяйка, я главная, я хорошая, я хочу, чтобы было так, и так будет. Есть, есть Дух Живой! иначе не объяснить, почему я избрана, почему я лучше всех. Я!

Она машинально уловила момент, когда двое на корте решили завязывать на сегодня, и бросилась в раздевалку, чтобы вовремя сопроводить их в душ.

Она довольно смотрела, как они моют друг дружку, издавая при этом нежные, негромкие смешки. Как Вероника, по обыкновению, возбудилась. «Сунь мне пальчик в попу», – шепнула она Госпоже так, чтобы Марина слышала. – «Я тебя оцарапаю», – таким же манером ответила Госпожа. – «А ты аккуратно». – «Не могу аккуратно, у меня после ракетки движения размашистые, порывистые…» Вероника уперла руки в бока. «Не сунешь, значит?» – «Дома». – «А я хочу сейчас». – «Сейчас нет». – «Смотри, Марину попрошу». – «Она не станет делать этого». – «Почем тебе знать. А вдруг станет?» – «Я ей не разрешу». – «Так и говори, что ты не разрешишь… вредина…»

Как мне нравится все это, думала Марина, как мне с ними хорошо… Тонкий, хрупкий, чудесный мирок… но не уничтожу ли я его своими руками? Не изменятся ли они ко мне, да и между собою, вместе со столь крутой метаморфозой ролей? Вот проблема. Или – сохранить это как есть, только для нас троих… сыграть в игру… в то время как на самом деле – для остальных людей – мы будем играть совсем другие роли? Но что такое «на самом деле», где будет правда и где игра? Кто объяснит? С кем посоветоваться – не с ними же? Раньше в таких случаях выручал Отец. Может быть, посоветоваться с Господином?

Долго, трудно… невозможно. Нет советчиков; так уже было, и не раз – она всегда решала удачно. Загадать? Позвонить Котику? Не буду; хочется самой. Да, хочется самой. Давно не решала таких загадок. Без упражнений ум хиреет и сохнет. Не без упражнений – без чего-то еще; это цитата. Без математики? без иностранных языков? Хорошо, когда мысли вот так бессистемно прыгают. Как теннисные мячи на корте. Туда-сюда, туда-сюда. Броуновское движение мыслей в головном мозге. Туда-сюда. Броуновское движение мыслей в башке. В конце концов обязательно за что-то цепляются, и – р-раз! – вытащили, как рыбку. За что мы зацепимся сейчас?

За игру. Принцип относительности. Точкой отсчета считаем это, сегодняшнее – ведь мне в нем комфортно, а остальное, извините, не ебет-с. Нет, не так: нам троим в нем комфортно, а остальное не ебет-с. Значит, это будет настоящим, а то будет игрой. Серьезная, однако, игра. Ну и что? Война, по Эриху Берну, тоже игра. Знают ли они про Эриха Берна? Если нет, надо им дать. Они способные, открытые для таких вещей… даже Госпожа почитывает какую-то индийскую лажу, а Вероника и вовсе шиза по этим делам. Потом додумаю – Вероника кончает… Обожаю смотреть, как Вероника кончает. Царевна, держись. Ну, что я тебе сказала… Блядь, пошла вон! Не хочу. Ах, как это мило. Как она здорово это делает… вот мне бы так… Наверно, мой оргазм внешне совсем непривлекателен – я имею в виду, для других… Веронике, конечно, он нравится, но о какой объективности здесь можно говорить?

Как красиво Госпожа ведет машину. А я так не могу; я вообще никак не могу. Нужно заняться еще и вождением? Не слишком ли много всего? Пусть меня возят, как сейчас. А вдруг все же придется самой – и выяснится, что я просто не умею? Скандал. Какая я дура. Сколько вещей не могу. А его сиятельство тоже хорош – знает про меня все, а об этом не подумал. И после этого он еще смеет рассуждать об ответственности. Но я буду думать как-нибудь по порядку – или опять броуновское движение в башке?

Наша игра будет серьезна. Наша настоящая жизнь главнее, но она будет скрыта от всех. По игре мы будем, возможно, ругаться и ссориться, а в настоящей жизни должна быть тишь да гладь. А если мы будем ругаться в настоящей жизни (ведь сейчас, в ней самой, не без этого!), то это, в свою очередь, не должно оказать никакого воздействия на игру. Вот так, в общих чертах… Эрих Берн, структурирование времени.