Испанский сон

– Ты классно пользуешься своим достоянием, – похвалил Вальд и сам порадовался, что не кривит душой. – Кстати, о выбросах… а твои – с чем-нибудь совпали?

Эскуратова испустила низкий хохоток.

– Наложница не должна думать об этом.

Они еще помолчали сколько-то, затем Вальд поднапрягся, с трудом привстал на колени и рывком переместил себя в кресло. Эскуратова так и оставалась лежать на столе, с юбкой, покрывающей голову.

– Почему ты там остаешься? – вяло полюбопытствовал Вальд. – Разве это удобно, так вот на столе?

Эскуратова помотала головой под юбкой.

– А почему? – спросил Вальд.

– Это поза моей юности, – ответила Эскуратова. – Именно так взял меня Борис.

– Правда? – удивился Вальд. – Но тогда он бы не должен был на тебе жениться.

– Пришлось, – коротко сказала Эскуратова и медленно сняла с головы юбку. – О, эти столы… Но твой очень роскошный, такого у Бориса никогда не было.

Зазвучал мелодичный звон – каминные часы, будто спохватившись, отбили шесть раз вслед за теми, которых Вальд не услышал.

– Замечательный кабинет, – мечтательно сказала Эскуратова и наконец встала. Поискала глазами разорванные трусики, нашла, подняла и, коротко улыбнувшись Вальду, использовала по последнему назначению. Взяла свою сумочку, раскрыла, запихнула вовнутрь утилизованный предмет, снова закрыла и снова поставила на столик Чиппендейла. Села в соседнее с Вальдом кресло, прошлась взглядом по кабинету. – Потрясающий кабинет. Вот только…

Вальд насторожился.

– Мраморные скульптуры теряются на фоне таких светлых штор, – сказала Эскуратова. – Нужно либо повесить более темные шторы, либо мраморные фигуры заменить на бронзовые. Ты не находишь?

Перед глазами Вальда сверкнула краткая, как молния, вспышка ярости – и скукожилась, превратилась в маленький розовый прыщик средь редких, тонких, бесцветных волосков.

– Уходи, – сказал Вальд Эскуратовой.

Она отвела взгляд от скульптур и штор и остановила его на Вальде. Она смотрела на него без выражения, ничего не делая и ничего не говоря.

– Уходи, – повторил он. – Я… я пришлю тебе денег.

Эскуратова поднялась с кресла и освободила шахматный столик от своих принадлежностей.

– Прощай, – сказал Вальд.

– До свидания, Вальдемар, – тихо сказала Эскуратова, пересекла кабинет и исчезла за дверью.

Вальд дотянулся рукой до поруганного стола, слепо пошарил по нему, нащупал нужные кнопки и нажал. Схватил трубку. С волнением вслушался в гудки сложного, нездешнего тона.

– Good morning!

– Сьёкье…

– О! Вальд…

– Как ты?

– Я в порядке, а ты?

– Ты в бассейне?

– Разумеется… Вальд!

– А?

– Что-то случилось?

Вальд вздрогнул, сглотнул и кашлянул.

– Сьёкье…

– Ты меня пугаешь. Ты здоров?

– Да.

– Это самое главное.

– Я люблю тебя.

– Ты не за тем звонишь.

– Да.

– Ну?

– Сьёкье, я только что изменил тебе.

– Боже. – Медовый голосок расхохотался. – О чем ты говоришь, Вальд? Ты же нормальный взрослый мужчина, и… и… и мы пока даже не обручены…

– Мне противно. Я противен самому себе.

– Не глупи, Вальд.

– Я выгнал ее. Сразу же.

Сьёкье промолчала.

– Ты одна? – спросил Вальд, уж неизвестно что надеясь услышать в ответ.

Сьёкье вздохнула.

– Чтобы разгрузить твою совесть, я бы и рада сказать тебе «нет», но я не хочу врать тебе, Вальд. Я одна. Я все еще одна.

– Слушай, – сказал Вальд. – Этот fuckin’ дом… давай я куплю его.

– Зачем? – спросила Сьёкье. – Тебе все равно не разрешат в нем жить; я узнавала правила.

– Я не буду в нем жить. Я хочу, чтобы ты уехала в Норвегию, а я приехал бы к тебе и мы бы поженились.

Сьёкье молчала.

– Ну? – крикнул Вальд.

– Вальд, – спросила Сьёкье, – ты уверен, что не хочешь разбить мне сердце?

– Сьёкье! – завопил Вальд. – Тебе нужно немедленно рвать из Америки! Ты только что сказала пошлую, голливудскую, сугубо американскую фразу. Ты сама не замечаешь, как меняешься; не знаю, смотришь ли ты телевизор, но там, видно, сам воздух ядовит.

– Может, ты и прав, – тревожно сказала Сьёкье. – Но какой тогда смысл переоформлять дом? Только платить лишние налоги все тем же американцам. Давай лучше на эти деньги построим отличный бассейн в Норвегии.

– Я тебе и так построю бассейн.

– Ты настолько богат? – удивилась Сьёкье. – Кстати… знаешь, а Сид до сих пор не появлялся.

– Я…

Вальд хотел было сказать, что не рекомендовал Сиду появляться у Сьёкье, но испугался, что она расценит это как собственнический эксцесс, еще более отвратительный в силу своей преждевременности.

– Что?

– Нет, ничего. А ты не знаешь, страус по-прежнему у Эбенизера?

– Не знаю. Узнать?

– Не надо. Так ты пойдешь за меня?

– Ты смешной. Я же тебе сама это предлагала.

– Ты предлагала нам обоим и как бы шутя.

– Ничего себе шуточки…

– Но ведь мы были знакомы всего час… а как же любовь?

– А почему ты звонишь мне, Вальд?

– Потому что люблю тебя.

– Но ведь мы были знакомы всего час.

– Черт побери, ты права. Знаешь? когда я с тобой разговариваю, я ощущаю себя полным идиотом.

– Поэтому ты так редко мне звонишь?

– Извини. Да что телефон! одно расстройство. Я хочу быть с тобой, а не только слышать твой голос. От него еще больше тоски… Но мы будем обсуждать детали?

– Какие?

– Ну, не знаю. Я, например, католик – это важно?