Испанцы Трех Миров

Этот интерес к испанской и латиноамериканской истории, природе и культуре не мог не отразиться и в «Трофеях». В этой столь французской книге «в качестве первой ипостаси, — как справедливо отмечает И.С. Поступальский, — существуют еще и латиноамериканский и даже испанский поэт, для выражения своих настроений и своей особой тематики прибегающий к изумительно им усвоенной французской речи»[472]. Упоминание родины поэта появляется на всем протяжении «Трофеев» только один раз, и то лишь ассоциативно, навеянное родным запахом далеких растений в терцетах сонета «Brise Marine»:

Ah! Je le reconnais. C’est de trois mille lieues
Qu’il vient, de l’Ouest, lá-bas oú les Antilles bleues
Se páment sous l’ardeur do l’astre occidental;

Et j’ai, de ce récif battu du flot, kymrique,
Respiré dans le vent qu’embauma l’air natal
La fleur jadis éclose au jardín d’Amérique[473].

Одним из центральных мотивов сборника является героика открытия Америки испанцами. Знаменательно при этом, что подлинными героями являются мореплаватели и землепроходцы: предок поэта, основатель города Cartagena de Indias, Педро де Эредиа, Хуан Понсе де Леон, Эрнандо Сото, Бартоломео де Эстрада[474]. Интерес Ж.-М. де Эредиа к этой теме был несомненен. В его личной библиотеке находилось 185 книг, относящихся к истории и культуре Америки, в том числе и испанские[475].

Глубокие познания Эредиа в испанской культуре[476] нашли отражение в цикле «Romancero», который включает «Le Serment de mains», «La Revanche de Diego Lainez», «Le Triomphe du Cid». Появление «испанских стихов» (выражение самого Ж.-М. де Эредиа) в составе сборника не было случайностью. На протяжении трех десятилетий, отделяющих выход в свет «Трофеев» от первых литературных опытов, поэт неоднократно обращался к испанским романсам. В 1860 году Эредиа привез с собой в Париж рукопись романса «Le Défi», имевшего подзаголовок «Imité du Romancero espagnol», написанного в том же 1860 году. Однако текст его не был опубликован и до сих нор не обнаружен. Неопубликованным остался и сонет, озаглавленный «Romancero», предназначавшийся для «Трофеев». Известно четыре редакции этого сонета, первый набросок которого был сделан на Кубе в том же 1860 году. Впрочем, тогда это был не сонет, а стихотворение, состоящее из 32 строк[477]. В период между 1861 и 1871 годами им был также осуществлен прозаический перевод 10 романсов о Сиде, скорее всего по изданию «Romancero del Cid» (Francoforto, 1828), которое отмечено в каталоге распродажи библиотеки Ж.-М. де Эредиа. (Кроме этой книги в его библиотеке был также экземпляр «Romancero general», изданного Л. Дураном.) Этот перевод является большой переводческой удачей Эредиа, в немалой степени обусловленной его двуязычием. В качестве примера можно привести поиск наиболее точного лексического эквивалента для слова «barraganes». «Non los fuertes barraganes del vueso ardid tan feroz» Эредиа переводит как «Non, les braves garcons(riband bragnards) d’une intrépodité aussi farouche». С. Зертик, специально занимавшийся испанской тематикой в творчестве Эредиа, утверждает, что ни один из двуязычных словарей, которыми мог пользоваться поэт, не помог бы ему в этом выборе. Кроме того, два последних синонима показывают, что Эредиа прекрасно ориентировался в том слое лексики (как испанского, так и французского языка), в котором он, в соответствии с подлинной стихией «Романсеро», производил отбор.

7

В цикле «Романсеро» наиболее отчетливо проступают тестилистическиеиязыковыеособенности франкоязычной поэзии Жозе-Мариа де Эредиа, которые выдают в нем двуязычного поэта. Леконт де Лиль утверждал, что французский язык никогда не достигал такого совершенства, какого он достиг в стихах Эредиа[478]. Тем более показательны те «уроки» французского языка и поэтики французского стиха, которые он давал своему ученику и другу в связи с этим циклом, заботясь, в частности, о «благозвучии» его стихов. Особого внимания заслуживают два факта. Эредиа сам просил Леконта де Лиля произвести редакторскую правку, посылая на его суд первый вариант романсов «Le Serment de mains» и «Le Triomphe de Cid»[479]. С другой стороны, не случайно, видимо, столь ценные советы мэтра его не менее знаменитому ученику в единственном известном письме такого рода[480] касаются не сонетов, а менее привычной для Эредиа формы.