Испить чашу

- Пан Юрий милый, вся беда моя в том, что я стар и немощен, - говорил отец Павел. - Будь я молод, как мой племянник пан Стась или ты, пан Юрий, по-иному забилось бы сейчас мое сердце. Искупление возможно - только много времени надо, чтобы исполнить его. Надо сделать много дел, полезных людям, сплести их в венок, который можно символически возложить на голову и следовать в нем на вышний суд. А в один день, и в месяц, и за год столько добрых дел не сделаешь. Мне уже поздно. Спасать себя молитвой - бог лишь сильнее невзлюбит. Пан бог слышит и думает: за что милость? Грех, скажет он, не прощается, грех смывается тяжким трудом. Клеймо с коровы срезается ножом, а рубец навсегда, и она мычит о своих страданиях. А клеймо с души? А если я отвечу, что говорю воскресную проповедь словами горячей веры, что кровь моя исторгается вместе со словами, так он скажет: что же, если свинопас, совершив грех, продолжает заботливо пасти свиней или шляхтич храбро рубиться, это - подвиг искупления?..

Эти рассуждения помалу сминали веселость Юрия, к концу обеда он испытывал досаду, что приехал в Слоним. В словах старика была тягостная правда, нарушавшая покой; он именно так и считал: полк в бой вожу - бог зачтет.

- А какое, отец Павел, доброе дело может быть сверх труда? - спросил Юрий.

- Любовь, - отвечал каноник. - В любви зарождается человек, любовь дает ему душу, любовью душа сохраняется и обновиться может только через любовь. Новую душу грешный человек сам должен создать. Вы спросите, Панове, возможно ли такое чудо? Все возможно по милости божьей. Но непрост этот труд, не для старческой немощи...

Юрий вывел из последних слов, завершившихся обычным слезопролитием, что у него-то времени вдосталь, а сейчас, прав каноник, не молиться надо, а делать свое рыцарское дело и любить...

После обеда Стась позвал приятеля погулять вдоль Щары, не терпелось ему рассказывать свою радость: дядька вернулся в главное здравие ума и завещал ему имение. Но пришлось помучиться, настрадался от страхов неизвестности на всю жизнь, потому что шли кошачьими стайками каноники и монахи, чтобы вырвать Стасев кусок для слонимского или лидского костелов. Вовремя плечо прострелил чертов московит, дай ему бог жизни, если не успели убить. Обокрали бы в отсутствие начисто - у них назад не вырвешь; чего только не говорили дядьке проклятые плуты, чуть ли не панна небесная приказала эту вотчину у дядьки просить, - тут Стась смущенно покосился на приятеля: не обидел ли он в запале святое видение, выгнавшее из Дымов, а Юрия слова "проклятый плут" укололи своей правдивостью, он тяжко застыдился, но продолжал удерживать улыбку, поощряя Стася к рассказу. "Так я говорю, - заторопился Стась, - дядя Павел мой милый, пусть отпустит тебе бог сто лет жизни, но если ты Решковичи им запишешь, то любой хлоп будет богаче меня". Теперь, пан Юрий, и жениться можно.

- И что, есть панна на примете?

- На примете нет, но найдется, - уверенно отвечал Стась. - Вот съезжу в Решковичи, может, там и невеста сидит в близком соседстве да еще с прирезком в сотню волок. А ты?

- Меня Еленка ждет. Не по себе только, Стась, мне в Дымы ехать. Перед отцом страшно...

- На твоем месте, - сказал приятель, - признался бы я отцу. Ведьма и родной сын - сам посуди... Да он и подивится горести такой... Сказал - и забыто...

- Подумаю, - кивнул Юрий, но кивнул, чтобы прекратить хмельные советы. Про смерть лотров Стасю не скажешь, и вообще как объяснить, если самому непонятно. Заруби он в пьяном угаре старого Матея, еще, посердившись, простил бы его отец. А Эвку - нет, не простит. Сплелись у них какие-то загадки... Вот если бы Стась Еленку рубанул - то как? Да и что... мало ли страшных тайн на земле? Все ли знаем? Лучше и не знать...

- Ну, а ты, брат Стась, когда в полк? - спросил Юрий, весело толкая товарища в бок. - Или не пойдешь к такому полковнику?

- Как не идти. Только хорошо бы, пан Юрий, рыцаря породить в противодействие военному року. - И послащал голос Стася, выдавая заветную мечту, и глаза уплыли в Лидский повет, на завещанный двор, в нагретую печкой спальню. Но требовалось как-то оправдать сладкий домоседный план: А то не останется Решек на белом свете.

- Да что же страдать, - отвечал Юрий, - коли все равно судный день и всеобщее воскресение.

- Это так. Но ведь не завтра? - рассудил Стась. - Сам пан бог заложил такую обязанность в нашу форму, чтобы вели фамильные ряды, - но заметив, что приятель начинает косить на него подозрительным взглядом, поспешно реабилитировался: - Эх, пан Юрий, доброе дело всегда неблизкое. Зарастет плечо - приеду. Месяца через два...