Исполинское радио

Джек покорно отправился в Гринич-Вилледж и поднялся к Джоун. У нее был полный разгром. Картины и шторы сняты, книги уложены в ящики.

— Ты переезжаешь, Джоун? — спросил он.

— Вот об этом-то я и хотела с тобой поговорить, Джек. Но сперва дай я тебе что-нибудь устрою.

Она приготовила два коктейля с апельсином и протянула ему бокал.

— Меня выселяют за безнравственность, понимаешь? Люди, которые живут подо мной (а они казались такими симпатичными!) наговорили агенту домовладельца, будто я — пьяница, проститутка и не знаю уж что еще. Ну, словом, кошмар! А этот агент — он всегда был так мил со мной (вот уж не думала, чтобы он мог всему этому поверить!) — взял да и расторг договор, да еще грозится, что пожалуется на меня в магазин, где я работаю, если я не съеду по-хорошему. Этот милый агент даже разговаривать со мною не хочет! А когда я появляюсь у них в конторе, секретарша ухмыляется, словно я какая-нибудь ужасная женщина. Конечно, у меня довольно часто в гостях бывают мужчины, и мы иногда поднимаем шум, но не могу же я каждый день ложиться в десять часов, правда? Ну так вот, мой агент, очевидно, наговорил всем другим агентам по соседству, что я — безнравственная женщина и пьяница, и теперь никто не хочет сдать мне квартиру. Пошла я к одному разговаривать — такой симпатичный старичок, понимаешь, — а он сделал мне гнусное предложение. Кошмар! Мне велено съехать отсюда до четверга, а мне буквально некуда деваться.

Джек пытался уловить нотку горечи, негодования или хотя бы волнения в голосе у Джоун, но она рассказывала о преследованиях, которым подвергалась со стороны соседей и агентов, с невозмутимым простодушием. Казалось, она не жалуется, а поет о своих невзгодах, и Джеку невольно припомнились «жестокие» романсы, которые распевались у них в провинции, когда он и Джоун были детьми.

— Они отравляют мне жизнь, — тихо ворковала она. — Если в десять часов вечера у меня не выключено радио, они на другое утро звонят агенту и говорят, что у меня происходят оргии. Однажды, когда Филип — ах, ты, кажется, не знаешь Филипа: он из Королевского воздушного флота и сейчас уже уехал к себе в Англию, — словом, когда Филип и еще кое-кто забежали ко мне провести вечерок, соседи вызвали полицию. Полицейские ворвались ко мне и говорили со мною таким тоном, словно я бог знает что такое, да притом ринулись еще в спальню и искали там неизвестно кого. А когда соседям приходит в голову, будто я оставила кого-то ночевать у себя, они звонят мне и говорят всякие гадости. Я могу, конечно, отправить мебель на склад и переехать в гостиницу. Туда-то уж меня пустят, несмотря на мою репутацию, но я подумала, что ты, может быть, знаешь какой-нибудь дом, что, может быть...

Джеку была невыносима мысль, что эту великолепную, сильную молодую женщину травят какие-то соседи и агенты, и он обещал ей сделать все, что в его силах. Он предложил ей пообедать с ним в ресторане, но она сказала, что занята.

От нечего делать Джек решил пойти домой пешком. Вечер был душный. Небо заволокло тучами. Неподалеку от Мэдисон-сквер, по темному переулку, ответвляющемуся от Бродвея, шла демонстрация. В домах уже погасили огни. Демонстранты поравнялись с уличным фонарем, и Джек только тогда стал разбирать, что было написано на лозунгах. Они призывали Соединенные Штаты вступить в войну, и каждая колонна представляла одну из наций, покоренных силами «оси». Они вышли на Бродвей и шли по его неровному булыжнику без музыки, под аккомпанемент собственных шагов. Шли мужчины и женщины, почти все пожилые—поляки, норвежцы, датчане, евреи, китайцы. Под перекрестными взглядами зевак, выстроившихся по обеим сторонам улицы, они шагали по мостовой, напряженно и скованно, словно солдаты неприятельской армии, попавшие в плен. Среди них были и дети—наряженные, как дети на фотоснимках, когда они подносят мэру города пакетик чая, петицию, конституцию, протест, чек или пригласительный билет; Казалось, что через этот темный квартал мансард идут не демонстранты, а остатки народа, разбитого и разоренного неприятелем.

Наутро Джек попросил секретаршу подыскать квартиру для Джоун. Секретарша тут же стала звонить агентам домовладельцев, и примерно к часу дня ей удалось обнаружить две свободные комнаты в районе западных Двадцатых улиц. На следующий день Джоун поблагодарила Джека по телефону и сказала, что въехала в одну из этих квартир.

 После этого Джек почти год с ней не виделся.