Исполинское радио

Потом вернулась с коктейлем и погасила свет. Они смотрели на сгущающийся за окнами мрак, как дети смотрят на грозу. Во всех окнах погасили огни, и только в одном горел свет. Послышались свистки дежурных по противовоздушной обороне. Где-то в дальнем дворе раздался женский голос, хриплый от ярости.

— Погасите свет, фашисты! — кричала женщина.— Эй вы, нацисты, фашисты, немцы, погасите свет! Погасите свет! Погасите свет!

Наконец и в последнем окне стало темно. Они отошли в глубину комнаты и сели.

В темноте Джоун стала рассказывать о своих бывших любовниках. Слушая ее рассказ, Джек понял, что всем им пришлось несладко. Нильс (сомнительный граф) умер. Хью Веском (алкоголик) пошел в торговый флот и пропал без вести где-то в Атлантическом океане. Франц (немец) отравился в ночь, когда немцы бомбили Варшаву.

— Мы с ним вместе слушали радио, — сказала Джоун, — потом он пошел к себе в гостиницу и принял яд. Наутро горничная обнаружила его в ванной мертвым.

Джек спросил о судьбе человека, который собирался открыть рекламное агентство.

— Ах, Пит! — протянула она, помолчав. Она, видимо, не сразу сообразила, кого Джек имеет в виду. — Так ведь это был страшно больной человек. Ему давно следовало отправиться в Саранак[10], а он все откладывал да откладывал, ну и...

Она оборвала себя и стала прислушиваться к шагам на лестнице. «Все еще ждет Ральфа», — подумал Джек. Но шаги не остановились на ее площадке и продолжали идти вверх.

— Что же это Ральфа все нет? — сказала она. — Я так хотела вас познакомить!

Джек еще раз предложил ей отправиться с ним куда-нибудь поесть, она отказалась. Вскоре объявили «отбой», Джек простился и ушел.

Из форта Дикс его перевели на юг страны, а оттуда он попал в Джорджию — в пехотную дивизию. Прожив в этом штате три месяца, он женился. Жена его принадлежала к сливкам общества, населяющего пансионы города Огасты.

Через год Джека погрузили в бесплацкартный вагон и повезли через весь континент к побережью. Он ехал и, настроившись на торжественный лад, думал о том, что какому-то городишке в пустыне, вроде Барстоу, да звуку трамвайных звоночков на мосту через залив в Сан-Франциско и суждено быть последними впечатлениями, которые он увезет с берегов горячо любимой родины. Его отправили на Тихоокеанский фронт, а через двадцать месяцев он вернулся в Соединенные Штаты как ни в чем не бывало, целый и невредимый. Он получил отпуск и тотчас ринулся в Огасту, вручил жене сувениры с островов, рассорился с ней и с ее родней, устроил дела так, чтобы жена могла получить развод в Арканзасе, а сам отправился в Нью-Йорк.

Демобилизация застала его в одном из лагерей на Восточном побережье. Он немного отдохнул, а потом вернулся на свою прежнюю, довоенную, работу. Казалось, можно было продолжать свою жизнь чуть ли не с того самого места, на котором она была прервана войной. И в самом деле, вскоре все вернулось в привычное русло. Почти все друзья уцелели. Погибли только двое.

Он никак не мог собраться позвонить Джоун, но однажды повстречался с ней в автобусе.

Если у Джека еще и оставалось ощущение, что со времени их последней встречи, три или четыре года назад, произошли какие-до события, перемены, то теперь, при виде ее свежего лица и неизменного черного платья, при звуке ее нежного голоса, это ощущение окончательно испарилось. Она тут же пригласила его к себе пить коктейли, и в следующую субботу он снова поднимался к ней по лестнице. И комната и гости, в ней собравшиеся, живо напомнили ему вечеринки прежних лет. Тут была и женщина в модной шляпке, и пожилой врач, и какой-то человек, который припал к приемнику в надежде услышать последние известия с Балкан. Джек стал гадать, кем из присутствующих мужчин завладела Джоун, и остановился почему-то на англичанине, то и дело кашлявшем в платок, который он всякий раз извлекал из рукава. Джек угадал.

— Чудо, какой он умница, этот Стивен, правда? — спросила Джоун. — Столько, сколько знает он о нравах полинезийцев, не знает никто.

Джек вернулся на свою прежнюю службу, к прежнему заработку. Между тем цены после войны возросли ровно вдвое. К тому же Джек теперь выплачивал алименты двум женам. Пришлось коснуться сбережений; Джек задумал поступить на другое место. Там платили лучше, но место оказалось ненадежное, и он вдруг сделался безработным. Джек этим не огорчался. У него еще были кое-какие деньги в банке, к тому же можно всегда было призанять у друзей. Его беспечность не была вызвана ни ленью, ни отчаянием, скорее она была следствием чрезмерного оптимизма. Ему все казалось, что он только что приехал в Нью-Йорк из своего штата Огайо. Он не мог отделаться от ощущения, что он еще молод, что все впереди и что в его распоряжении — вечность.

Каждые пять дней он переезжал из одной гостиницы в другую.