Исполинское радио

— Не надо, не надо, не надо со мной ссориться… ну, пожалуйста! — простонала она и положила ему голову на плечо. — Тут все только и делают, что ссорятся. Все, все ссорятся. И сходят с ума из-за денег. У миссис Хатчинсон мать умирает от рака во Флориде, и у них нет денег, чтобы поместить ее в клинику Мейо. По крайней мере мистер Хатчинсон говорит, что у них нет денег. А одна женщина в нашем доме живет со слесарем. Ты только подумай, с этим уродом! Какая гадость! А у миссис Мелвилл больное сердце… А миссис Хендрикс устраивает сцены мистеру Хендриксу за то, что его собираются уволить в апреле… А девушка, которая ставит все время «Миссурийский вальс», — просто шлюха… А у лифтера чахотка… И мистер Осборн бьет миссис Осборн…

Она рыдала, она вся дрожала от горя, и тыльной стороной ладони вытирала слезы.

— Зачем же ты все это слушаешь? — повторил Джим. — Зачем ты слушаешь всю эту чушь, если она так действует на тебя?

— Ну не надо, не надо, не надо! — закричала она. — Жизнь ужасна, гнусна, омерзительна! Но мы с тобой не такие, правда, милый? Правда ведь? И у нас двое детей, у нас прекрасные дети. Ведь в нашей жизни ничего нет гнусного, в нашей с тобой жизни? Ведь нет?

Она обвила его шею руками и пригнула к себе его голову.

— Мы счастливы, мой милый, правда? Счастливы?

— Ну, конечно же, счастливы, — сказал он устало, преодолевая досаду. — Разумеется, счастливы. Я завтра же заставлю их починить это распроклятое радио, или пускай забирают назад.

Он погладил ее шелковистые волосы.

— Бедная!

— Ты меня любишь, правда? — спросила она. — Мы ведь не придираемся друг к другу на каждом шагу, не делаем гадости, и деньги для нас не главное, правда?

— Правда, правда, моя девочка.

Наутро пришел мастер и починил радио. Айрин опасливо повернула ручку и с радостью прослушала рекламу калифорнийского вина и Девятую симфонию с шиллеровской «Одой к счастью». Она не выключала радио весь день, и оно вело себя вполне пристойно.

Когда Джим вернулся с работы, транслировалась какая-то испанская сюита.

— Все в порядке? — спросил он.

Ей показалось, что он немного бледен. Они выпили по коктейлю под звуки «Хора кузнецов» из «Трубадура». За оперой последовало «Море» Дебюсси.

— Я сегодня оплатил счет за приемник, — сказал Джим. — Он стоит четыреста долларов. Надеюсь, что ты будешь получать хоть какое-то удовольствие за эти деньги.

— Еще бы, — сказала Айрин.

— Четыреста долларов на земле не валяются, — продолжал он. — Я хотел купить вещь, которая доставила бы тебе удовольствие. В этом году мы не можем швыряться деньгами, как прежде. Ты, оказывается, еще не оплатила счет за платье. Я видел его у тебя на туалетном столике. — Он посмотрел на нее в упор. — Почему ты сказала, что оплатила его? Зачем ты солгала?

— Ах, Джим, я просто не хотела, чтобы ты волновался, — ответила она. — Я думала расплатиться в этом месяце из хозяйственных денег. В прошлом месяце мы ведь покупали чехлы для мебели, и потом эта вечеринка…

— Пора бы, Айрин, научиться немного разумнее обращаться с деньгами, которые я тебе даю, — сказал он. — Ты должна понять, что в этом году у нас будет меньше денег, чем в прошлом. Мы сегодня поговорили с Митчеллом по душам. Никто ничего не покупает. Мы все бьемся, чтобы распространить новые акции, а ты знаешь, какая это длинная история. Ведь я не становлюсь моложе с каждым годом. Мне тридцать семь. Скоро я буду совсем седой. Дела мои сложились хуже, чем я ожидал, и теперь уже вряд ли поправятся.

— Понимаю, мой милый, — сказала она.

— Придется экономить, — продолжал Джим. — Надо подумать о детях. Скажу тебе честно, наши денежные дела меня очень и очень волнуют. Я совсем не уверен в завтрашнем дне. Никто в нем не уверен. Если бы со мной что случилось, осталась бы страховая пенсия, но в наше время на ней далеко не уедешь. Я работал, как вол, чтобы ты с детьми могла жить в достатке, не зная нужды, — сказал он с горечью. — Но мне тяжело видеть, как все мои силы, вся молодость уходят в меховые накидки, радиоприемники, чехлы какие-то и…

— Замолчи, Джим! — сказала она. — Ну, пожалуйста! Услышат.

— Кто услышит? Эмме не слышно отсюда.

— А радио?

— Надоело! — закричал он. — Мне надоели твои страхи и тревоги. Радио не слышит нас. Никто нас не слышит. А если и услышит, подумаешь! Кому какое дело?

Айрин встала из-за стола и пошла в гостиную. Джим подошел к двери и закричал ей вслед:

— Что это ты вдруг сделалась такой добродетельной. За какие-нибудь сутки превратилась в святошу. Разве это не ты украла драгоценности своей матери еще до того, как завещание вошло в силу? Ты не дала сестре ни цента из денег, которые принадлежали ей по праву. А помнишь, как она нуждалась? Ты отравляла существование Грэйс Хауленд, и где, скажи, были твоя святость и добродетель, когда ты пошла делать аборт? Я забыть не могу твоего спокойствия. Ты сложила свои вещички и отправилась убивать ребенка, словно на курорт собралась. Главное, если бы была какая-нибудь причина, какая-нибудь мало-мальски уважительная причина…