Исполнение желаний

– Можно к вам присоединиться? – с некоторым запозданием спросил Хавьер.

Синьора пожала плечами, выступающими из темно-красного бархата платья, и протянула графу золотой портсигар.

– Не хотите покурить?

Хавьер и вправду изменился. Он не стал флиртовать с синьорой, хотя и догадывался, что она свободна и не отвергнет его ухаживаний.

Но он не хотел ее.

Синьора кивнула и выдула ярко накрашенными губами ароматное, с пряным запахом гвоздики, колечко дыма.

– Вы печальны, – произнесла она и поднесла руки к лицу, изображая плач.

– Осторожнее, не обожгитесь. – Хавьер выхватил у нее сигару, тем самым не дав подпалить пышную шевелюру, и вернул только после того, как она отняла руки от лица. – Уверяю вас, мне совсем не грустно. – Он хотел добавить что-то остроумное, но, похоже, способность шутить покинула его вместе с Луизой.

– Какой милый лжец, – по-итальянски пробормотала синьора.

– И тут вы неправы, – сказал Хавьер и забарабанил пальцами по колену. – Милый – это не про меня.

Она улыбнулась:

– Вы можете дурачить других, но не меня. Я умею отличить хорошую актерскую игру от плохой. Не забывайте, игрой я зарабатываю на жизнь.

Синьора наклонилась и, протянув руку, похлопала его по колену, словно желая успокоить, после чего приняла прежнюю позу как ни в чем не бывало.

Хавьер был слишком удивлен, чтобы почувствовать себя задетым.

Итак, две женщины видели его насквозь: ученая девственница и развратная певичка.

Возможно, маска графа была не так хороша, как ему думалось. Или он плохо следил за тем, чтобы маска сидела плотно.

Для погрязшей в пороке синьоры его грехи, наверное, были не более чем невинными шалостями.

– Вы можете мне обещать, что то, о чем скажу, останется между нами?

Она пристально смотрела на него из-под полуопущенных ресниц. Ее лицо в обрамлении темных кудрей казалось сонным и томным.

– Да. Вы пригласили меня в свой дом, и я готова вас выслушать.

Хавьер благодарно кивнул. Когда-то он хотел от синьоры куда большего, или, скорее, считал себя вправе получить от нее все, что захочет. Но теперь ее готовность выслушать была для него куда ценнее того, что он мог бы получить, если бы захотел.

Хавьер смотрел на своих гостей, плюхающихся друг другу на колени и истошно, по-поросячьи визжащих. Они казались ему какими-то диковинными животными, не имеющими с ним ничего общего.

– Я совершил ошибку, – начал Хавьер, теребя обтянутые тканью пуговицы на рукаве сюртука. – Но мне ничего другого не оставалось.

Он надеялся, что, высказавшись, снимет груз с души, но вышло наоборот: стало тяжелее.

– Тогда почему вы печальны? – Она держала сигару на отлете и пристально смотрела на него.

– Потому что я совершил ошибку. Errore, – добавил он по-итальянски.

Синьора нахмурилась.

– Да, я знаю это слово. Но если вы ничего не можете изменить, почему вы печальны?

Раздался щелчок – лопнула нитка, на которой держалась пуговица.

Что же, это не самая большая потеря сегодняшнего дня.

Хавьер опустил пуговицу в карман жилета, где уже лежал лорнет, сцепил пальцы и, уставившись на них, принялся обдумывать ответ.

– Я старался сделать как лучше, но этого оказалось мало для…

– Я знаю, о ком вы говорите, – перебила его синьора и снова по-дружески похлопала его по колену. – Все будет хорошо. Женщины прощают ошибки.

– Зато мужчины не прощают, – пробормотал Хавьер. – Даже свои собственные.

По правде говоря, граф скорее был зол, а не печален, и злился он на себя. Он опозорил Луизу перед тетей, рассчитывая на то, что ценой семейного скандала даст ей возможность избежать скандала публичного. Но его усилия оказались напрасными. Хавьер подставился, сделал себя уязвимым. И не только для Локвуда, но и для всех прочих. Для тех, ради кого он притворялся, по чьей воле он корчил из себя шута.

И ради чего все это? Чтобы в книге ставок появилась очередная запись о его выигрыше? Чтобы сохранить репутацию, построенную на зыбком песке?

Когда-то Хавьер думал, что без этой репутации он – ничто, но он ошибался. Только сейчас, выставив Луизу из дома, граф испытал настоящее, глубокое чувство потери.

– Cazzo, – сказала певица и резко подалась в сторону Хавьера, не выпуская из рук сигару. Сюртук она ему не прожгла, но пепел на диван просыпался. – Вы думаете своим cazzo, как и все мужчины. Вы хотите иметь все самое большое – и cazzo, и ошибки. Вы думаете, что вы самые ужасные и что вас никто не простит.

Закончив речь, синьора вновь откинулась на спинку дивана и меланхолично затянулась.

Хавьер в некоторой растерянности смотрел на ритмично вспыхивающий огонек на конце сигары. Он даже не знал, как возразить певице.

– Что, если, – тихо продолжила синьора, – вы перестанете думать своим cazzo? Что, если вы попросите у своей любимой прощения? – Похоже, ей не хватало слов на английском, и она перешла на родной итальянский. – Прощение просить труднее, чем решить для себя, что вас нельзя простить. И только попросив прощение, мы можем получить надежду на то, что ошибку удастся исправить.

«Но Локвуд сказал, что он прибегнет к насилию…»