— Садись скорее, ты промок до нитки. Тебе просто необходима сейчас горячая ванна. — Кирочка распахнула перед Биллом дверцу автомобиля. Он выглядел смешно и жалко. С его серебристо-серого делового костюма ручьями стекала вода. Некоторое время он нерешительно топтался на тротуаре.
— Я тебе весь салон намочу, Кира.
— И что теперь? Садись. Ты же простудишься…
— А как же шляпа? — почему-то спросил Билл.
— Да выбрось ты её! Ну… Или оставь на память о сегодняшнем дне…
— Даже не знаю, что лучше.
— Потом решишь. Садись.
Кирочка привезла Билла домой и наполнила для него ванну.
— Залезай, — провозгласила она повелительно.
Он начал сбрасывать с себя промокшую одежду. Пиджак, рубашку, злополучную панаму — дождь сделал её похожей на огромный ядовитый гриб: отсырев, она сделалась тяжелой и рыхлой.
— Я пойду приготовлю чай… — сказала Кирочка, затворяя за собой дверь. Билл остался один на один с горячей водой под пышным колпаком пены. Скинув на коврик всё оставшееся, он с удовольствием растянулся в ванне. Кирочка подошла снаружи к двери. Сначала она стояла молча — это немного смутило Билла — а потом вдруг сказала ему через дверь:
— Я чайник поставила… Можно кое-что тебе рассказать, Крайст?.. — вопрос был явно риторическим. Не дожидаясь ответа, она продолжила. — Моя подруга Нетта, сейчас мне что-то так отчётливо припомнилась эта история, в первый раз напилась в шестнадцать лет. Знаешь, что она тогда сделала? Она пришла ко мне домой поздно вечером, шёл дождь, так же как сейчас, лило словно из ведра, и она стояла у меня под дверью — я точно помню, вот как ты сегодня стоял возле машины — мокрая и смешная. Она принесла мне маленькую — меньше ладони — подушечку в форме сердца. Нетта сшила её сама из старого вельвета, вышила бисером на ней слово «любовь» и отделала её мехом… Мне до сих пор хочется плакать, когда я смотрю на эту подушечку. Она тогда заплетающимся языком что-то мне ещё говорила. Она, наверное, любила меня — ведь любила же, Крайст? — хотя мне и казалось, что вся дружба наша одни сплошные страдания, и ей нет до меня никакого дела, и я просто выгодна ей, да и только… Она обычно вела себя очень прохладно… Но мне всё-таки кажется, что она любила меня, в глубине души, глубоко-глубоко, и невероятно сильно любила, просто выразилось это вот так внезапно и странно…
— К чему ты это? — спросил Билл.
— Не знаю… Просто захотелось поделиться, — донеслось из-за двери, — ещё мы с ней однажды купили на рынке невкусное печенье — то есть мы, конечно, думали, что оно вкусное, это потом выяснилось, что не очень — и нас почему-то так развеселило вдруг, что печенье невкусное, и название его развеселило, дурацкое какое-то «гуга», нас всё вокруг веселило в тот день… И мы швыряли печенье в окно троллейбуса. И смеялись… Мы были очень счастливы в тот день, мне до сих пор кажется, что я никогда не была счастливее…
Билл провел по всклокоченным волосам и лицу мокрыми горячими ладонями. За дверью ванной послышались шаги. Кирочка ушла и вернулась.
— Чай на столе, — сказала она, — я поехала домой. Спокойной ночи…
— Спасибо… — отозвался Билл.
Несколько мгновений она тихо стояла возле двери ванной и не уходила. Ей хотелось рассказать сейчас Крайсту ещё и про Саша Астерса, про макароны, про дракончика Гордона, про небо, похожее на пузырёк шампанского, про взгляд, от которого мурашки идут по позвоночнику и внезапно пронзает сознание мысль, что именно ради этого взгляда ты и жил… Кирочке казалось, что Билл способен это понять и разделить. Но она только спросила:
— В чём, по твоему, смысл жизни, Крайст?
— Во всём и одновременно ни в чём, — рассмеялся он за тонкой дверью, к нему постепенно возвращалось его всегдашнее легковесное присутствие духа.
— Благодарю… — откликнулась она.
Щёлкнула входная дверь. На лестничной площадке было раскрыто окно, за которым шумел словно радиопомехи частый отвесный ливень. Кирочка нажала крупную плоскую стальную кнопку. В глубине шахты мягко тронулся комфортабельный лифт.
ГЛАВА 15. Рыбьи души
Кирочка и Аль-Мара сидели в изысканном видовом кафе, которое располагалось в мансарде известной на весь Город гостиницы «Жемчужина». Цены здесь часть публики попросту отпугивали, а немногих оставшихся несколько удивляли. Все соседние столики были пусты. Само здание гостиницы представляло собой обшитую со всех сторон каким-то матовым серебристым материалом высотку без острых углов, похожую скорее на корпус космического корабля, чем на жилое строение. А на самой вершине высотки был установлен огромный прозрачный шар, собранный из тысяч стекол; изображая жемчужину, в ясные дни он ослепительно сиял, его видно было почти из любой точки Центра — именно внутри него и находилось кафе.