Испорченная кровь

А Вольф, уязвленный, несчастный и злой, — «ну этот чешский сброд мне за все заплатит!» — старался популярно объяснить даме положение, которого она не понимала, тем, что во всем виноваты евреи, жидовские подстрекатели, мрачные любители детской и девичьей крови, гнусные шейлоки; славянские обитатели этого края, так называемые богемцы, или чехи, — племя, происходящее от бывших рабов, привезенных сюда германцами, в давнее времена заселявшими эти земли, — народ примитивный и отсталый; евреи же, которым, как известно, всегда бывает прибыль там, где царит беспорядок, воспользовались духовным убожеством чешского народа, чтобы натравить его на бывших господ, немцев, и в особенности против студенческих корпораций. Вот что вынужден он, Вольф, сказать сударыне в оправдание и в объяснение происходящего; от этого обстановка, не слишком приятная, ничуть не стала приятнее для сударыни, зато, по крайней мере, прояснилась.

— А тот, кому известна суть вещей и кто понимает их взаимосвязь, тому легче нести их бремя, — добавил Вольф.

— Но почему же вы тогда не примете мер против евреев? — удивилась сударыня.

— О, не беспокойтесь, дойдет и до этого, заверил ее Вольф.

Перейдя на ту сторону железнодорожной насыпи, бурши могли считать себя в безопасности: ресторан Штулика, а главное, полицейские у входа — были в двух шагах. Народу собралось туча, и атмосфера становилась все накаленнее, но, так как немцы держались тихо и скромно, не было повода схватиться с ними; и, по нашему мнению, не бурши охраняли двух перепуганных дам на этом опасном марше, а, наоборот, дамы служили защитой буршам, ибо присутствие хрупких женщин умерило воинственность толпы. Таким образом, председатель «австрияков» без урона провел своих коллег и гостей на каштановую террасу, где второстепенные «австрияки», чувствовавшие себя в ожидании как на иголках, приветствовали их громовым «ура» и встали, как один человек, высоко подняв кружки. А тут уже подоспели и пан Штулик, и пани Штуликова, буфетчик и мальчишка-официант; они стали разносить новые пенящиеся кружки, оркестр грянул «Стражу на Рейне», германский флаг, вновь извлеченный из чехла и укрепленный на ветви каштана, взвился над головами буршей, а они, счастливые оттого, что снова все вместе и в безопасности, чокались, обнимались и выкрикивали воинственные лозунги.

— Сидеть, молчать и вести себя тихо, — приказал Борн Негере, у которого от этого зрелища снова начала краснеть нижняя и синеть верхняя часть лица, причем сам он кряхтел, стонал, ерзал на месте, щелкал зубами и сжимал и разжимал свои лопатовидные черные ручищи.

Борн и Негера сидели рядом за столиком; правда, упаковщик, оградив своего шефа от дерзости буйного молодчика с чубом, хотел было скромненько удалиться в распивочную, где уже пристроился их кучер, но Борн велел Негере остаться, не желая ни на минуту лишаться защиты его мускулистых рук.

— Мы всегда должны стараться повлиять на них не грубостью, а воспитанностью, — продолжал Борн. — Они утверждают, что мы — нация без культуры, так докажем им обратное, покажем, что мы умеем вести себя приличнее, чем они.

Такие речи хозяина поразили и разочаровали Негеру.

— Зачем же мы сюда ехали, коли нужно вести себя прилично? — недоумевал он.

Борн ничего не ответил, ибо не знал, нужно ли объяснять Негере, что главной целью поездки было, чтоб его заметили, то есть чтобы чешские патриоты узнали об его участии в этом небезопасном предприятии.

Но какой бы опасностью ни представлялась встреча буршей и чехов на скромном курортике Хухли, все вначале свидетельствовало о том, что ничего особенно не произойдет и взаимная ненависть выльется в невинное музыкально-песенное состязание. Оркестр играл марш за маршем, бурши пели по-немецки, чехи заглушали их своими народными песенками, и голоса их мощным потоком поднимались к небесам, потому что распевали во все горло не только те, кому удалось проникнуть на террасу, но и толпа, теснившаяся на дороге перед главным павильоном и на косогоре за часовней, то есть под террасой. Но вот музыканты в пятый раз заиграли «Стражу на Рейне», «Славен будь в венке победном» и «О ты, немецкая отчизна»; тогда какой-то шутник с чешской стороны потребовал от дирижера исполнить австрийский гимн.