— Почему мы не можем делать всё после
свадьбы? — спросил Ник. Он облизал каждый свой
палец, а затем мои, и откинулся на спинку дивана.
— Потому что я слишком сильно уважаю
любовь, чтобы выйти замуж.
— Это печально.
Я смотрела на него.
— Не думаю, что я печальная только потому,
что не хочу тех же вещей, что и ты.
— Мы можем прийти к компромиссу. Как
Персефона и Аид, — ответил он.
Я расхохоталась. Слишком много сакэ.
— Ты недостаточно мрачный, чтобы быть
Аидом, и в отличие от Персефоны, у меня нет
матери.
Я резко умолкла и начала потеть. Ник сразу
склонил голову вправо. Я вытерла рот салфеткой и
встала, взяла контейнеры с едой и отнесла их на
кухню. Он последовал туда за мной. Я хотела побить
его каблуками. Мать Ника всё ещё была замужем за
его отцом. Тридцать пять лет. И по тому, что я
видела, они были счастливы, не сложные годы. Ник
был так уравновешен, что было смешно.
— Она умерла?
Он должен был спросить дважды.
— Для меня.
— Где она?
—
Несёт
где-то
своё
эгоистичное
существование.
— Ага, — произнёс он. — Хочешь десерт?
Вот то, что мне нравилось в Нике. Он был
заинтересован
только
в
том,
в
чём
были
заинтересованы вы. И я не была заинтересована в
своём прошлом. Ему нравилось, что я была мрачной,
н о Ниссли не знал почему. И не выяснял. Он,
определённо, не понимал. Но, не смотря на все наши
разногласия, Ник принял меня такой, какая я есть. И
это то, что мне было нужно.
Пока Ниссли не изменился. Пока не сказал, что
я эмоционально неприступна. Со мной нелегко, и он
устал пытаться. Ник и его слова. Ник и его обещания
бесконечной любви. Я верила всему, а затем он
бросил меня. Любовь приходит медленно, но, Боже,
как же быстро она уходит. Мужчина был красив, и
вот он уже ужасен. Я почитала его, и вот я уже
ненавидела его.
Доктор Сапфира Элгин пыталась научить меня
контролировать свой гнев. Она хотела, чтобы я
научилась определять его источник, чтобы могла
рационализировать свои чувства. Успокаивать себя
уговорами. Я никогда не смогу точно определить
источник. Он носится по моему телу без точки
происхождения.
Я пренебрегала им. Всегда. Но теперь стараюсь
точно его определить. Я злюсь, потому что...
Айзек — прикосновение, и он звук. Запах и зрение. Я
пыталась дать ему одно из чувств, как делала со
всеми остальными, но он оказался всеми ими. Айзек
оказывал влияние на мои чувства, и именно поэтому
я сбежала от него. Я боялась яркости чувств, боялась
привыкнуть к цвету, звуку и запаху, и что они будут
отобраны у меня. Я была само исполняющимся
пророчеством; уничтожая, прежде чем могла быть
уничтожена сама. Писала о таких женщинах, не
понимая, что сама была одной из них. В течение
многих лет верила, что Ник оставил меня потому, что
я подвела его. Я не могла быть той, которая нужна
ему, потому что была пустой и поверхностной. Вот
на что он намекал.
Но я не подводила Ника. Он подвёл меня.
Любовь
не
гнётся,
она
остаётся
и
храбро
противостоит ерунде. Как противостоял Айзек. И я
зла на Айзека, потому что он такой. И я такая. Это
нерационально.
Мы заканчиваем наш страничный проект, как
мы его называем. В конце концов, у нас собираются
четыре стопки и только три книги: моя, Ника и
безымянная
книга.
Четвёртая
является
самой
высокой и наиболее таинственной. Я складываю
каждую из них с осторожностью, которая мне
свойственна, выравнивая углы, пока ни одна из
страниц не выглядывает из-за другой. Проблема
заключается в том, что на этих страницах нет ничего.
Каждая из них цвета слоновой кости. У меня
мелькает мысль о том, что Смотритель Зоопарка
хочет, чтобы я написала новую книгу, но Юл Бринер
напоминает мне, что моя личная Энни Уилкс не
оставила мне ручку (
»
Невозможно написать книгу без пера. Интересно,
могу ли я реанимировать старую «Бик», которую мы
использовали, когда здесь проснулись.
Это символично, как картины, висевшие по всему