Испорченная кровь

Я закрываю книгу и ставлю обратно туда, откуда её вынули. У меня нет желания читать снова, даже страницы по порядку. Я узнала свою мать беспорядочным образом. Я её фарфоровая кукла. Она немного оплакивала меня, хотя этого и недостаточно. Не могу винить её за бегство. Я убегала всю свою жизнь, может быть, это Испорченная Кровь. Или, может быть, она научила меня, а кто-то научил её. Не знаю. Мы не можем во всём винить своих родителей. Я думаю, теперь мне всё равно. Просто так оно и есть. Я выхожу из магазина. И оставляю её в покое.

Через три месяца после того, как вернулась домой, я еду в больницу, чтобы увидеть Айзека. Не знаю, хочет ли он меня видеть. Айзек не пытался связаться со мной с тех пор, как я вернулась. Больно признавать это, после всего эмоционального насилия, что мы пережили вместе, но, и я, в свою очередь, не пыталась связаться с ним. Интересно, рассказал ли он обо всём Дафни? Может быть, поэтому...

Не знаю, что сказать. Что чувствовать. Облегчение, потому что мы оба выжили? Мы будем говорить о том, что случилось? Я скучаю по нему. Иногда мне хочется, чтобы мы могли вернуться туда, и это просто бред. Чувствую, как будто у меня стокгольмский синдром, но не к человеку, а к дому в снегу.

Я тяну время, сижу в машине на стоянке около часа, теребя резиновый чехол на руле. Я позвонила туда чуть раньше, поэтому знаю, что он здесь. Не знаю, как буду чувствовать себя, когда увижу его. Я держала его, пока он умирал. Айзек держал меня. Мы пережили что-то вместе. Как подойти и пожать чью-то руку в реальном мире, когда вы были сплетены вместе в кошмаре?

Я распахиваю дверь машины, и она стукается о бок уже избитого минивэна.

— Прошу прощения, — бормочу я, прежде чем отойти.

Двери в больницу скользят в стороны, и я замираю, оглядывая всё вокруг. Ничего не изменилось. Здесь всё ещё слишком холодно, фонтан до сих пор распыляет кривой поток в воздух, который пахнет антисептиком. Медсёстры и врачи снуют и пересекаются, прижимают к груди дела пациентов или же те свободно свисают в их руках. Всё это осталось прежним, а я изменилась. Я разворачиваюсь лицом к стоянке. Хочу уйти, остаться в стороне от этого мира. Никто, кроме Айзека не знает, на что это было похоже. От этого я чувствую себя единственным человеком на планете. Из-за этого злюсь.

Мне нужно поговорить с ним. Он единственный. Вхожу. Вот я уже в лифте, медленно поднимаюсь на его этаж. Он, вероятно, делает обход, но я буду ждать в его кабинете. Мне нужно всего несколько минут. Несколько. Я быстро выхожу, как только двери лифта открываются. Офис Айзека находится всего в двух шагах за автоматом.

— Сенна?

Я оборачиваюсь. Дафни стоит в нескольких метрах от меня. На ней чёрная больничная форма и стетоскоп на шее. Она выглядит усталой и красивой.

— Привет, — говорю я.

Мы стоим и пару секунд смотрим друг на друга, затем я нарушаю молчание. Не ожидала увидеть её. Это было глупо. Беспечно. Я пришла сюда не для того чтобы ей было неудобно.

— Я пришла увидеться с...

— Я позову его, — говорит она быстро. Я удивлена. Наблюдаю, как женщина поворачивается на каблуках и бежит по коридору. Может быть, Айзек не рассказал ей всего.

Он не говорил с новостными станциями. Мой агент позвонила мне спустя несколько дней после того, как я вернулась, желая знать, буду ли я писать книгу с подробным описанием того, что случилось со мной, с нами. Если честно, не знаю, напишу ли я когда-нибудь ещё одну книгу. Но я никогда не расскажу о том, что произошло в том доме. Это всё только моё.

Когда я вижу Айзека, мне больно. Он выглядит великолепно. Не скелет человека, которого я поцеловала на прощание. Но вокруг его глаз появилось больше морщин. Надеюсь, что некоторые из них оставила ему я.

— Здравствуй, Сенна,— произносит он.

Мне хочется плакать и смеяться.

— Здравствуй.

Он жестом указывает на дверь своего кабинета, которую должен открыть с помощью ключа. Айзек заходит первым и включает свет. Я бросаю быстрый взгляд через плечо, прежде чем войти, чтобы проверить, не таится ли где-нибудь Дафни. К счастью, её там нет. Я не могу нести ещё и её бремя поверх своего.

Мы сидим. Это не неудобно, но и не посиделки за чаем с печеньем. Айзек садится на свой стул, но через минуту встаёт и садится в кресло рядом со мной.

— Ты вернулся к работе, — нарушаю я молчание. — Не мог остаться в стороне.

— Я пытался. — Айзек качает головой. — Я был на Гавайях и посещал психолога.

Это вызывает у меня что-то вроде смеха.

— Смело.

— Я знаю, — улыбается он. — Во время всего сеанса я старался не говорить ей того, что сподвигло бы её похитить меня.

Мы становимся серьёзными.

— Как ты? — спрашивает он осторожно. Я ценю то, как Айзек принимает во внимание мои чувства, но мы слишком разрушены для таких нежных чувств. Впервые я отвечаю ему честно:

— Хреново.

Уголок рта Айзека приподнимается вверх. Только один. Это его фирменный знак.

— Но, полагаю, это лучше, чем быть похищенной, — вставляет он.