Испорченная кровь

— Сенна, Сенна! Посмотри на меня! — нахожу его лицо и пробую сосредоточиться на глазах Айзека. Если бы я только могла отдышаться...

Он берёт меня за руку, его голос умоляет меня:

— Сенна, дыши. Ровно и медленно. Ты слышишь меня? Постарайся подстроить дыхание под мой голос.

Я пытаюсь. Его голос особенный. Я могла бы узнать его в группе голосов. Он на октаву выше альта. Достаточно глубокий, чтобы усыпить вас, и достаточно мелодичный, чтобы держать в бодрствовании. Слежу за его речью, пока он говорит со мной — растянутые согласные, небольшая хрипотца над его «э». Я разглядываю рот Айзека. Его резцы слегка перекрывают два передних зуба, которые также пересекаются; эдакое совершенство в несовершенстве. Постепенно моё дыхание замедляется. Я сосредотачиваюсь на руках, которые держат мои. Руки хирурга. Нет лучше рук, чтобы быть в них. Прослеживаю вены на тыльной стороне его ладоней. Айзек выводит пальцами круги на моей коже, между большим и указательным пальцами. У него квадратные ногти. Мужские. Многие мужчины, с которыми я встречалась, имели ногти овальной формы. Квадратные лучше. Я чувствую, что мои лёгкие открылись. И жадно вдыхаю воздух. Он помогает мне. «Квадратные лучше», — произношу я снова и снова. Это моя мантра. — «Квадратные лучше».

Я изнурена. Айзек не упускает это, берёт меня на руки и несёт на диван. Он отлично заботится о людях. И позаботится о вас без вашей просьбы. Мужчина исчезает в кухне и через минуту возвращается со стаканом воды.

Я беру его.

— Он знал точные размеры одежды, которую мы носим, но не знал, что у меня астма?

Айзек хмурится.

— Ты искала ингалятор во всех шкафах?

— Да. Ещё в первый день.

Доктор смотрит на пол между своих ног.

— Может быть, он не хотел, чтобы у тебя был ингалятор.

Я фыркаю.

— Таким образом, этот псих похитил меня и оставил здесь умирать от приступа астмы? Анти-кульминационно.

— Я не знаю, — произносит он. Врачу трудно говорить такие слова. Айзек уже говорил мне их однажды. Доктора должны иметь ответы на всё.

— Ничего из этого не имеет смысла, — говорит он. — Почему кто-то похитил меня... запер здесь, с тобой. Как они вообще нашли связь между нами?

Я не знаю ответов ни на один из вопросов. Отворачиваю голову в сторону. Смотрю на картину с воробьями.

— Ты должна проще относиться к этому. Будь…

Я в очередной раз прерываю его:

— Я в порядке, Айзек. — Кладу свою руку на его и сразу же отдёргиваю. Он смотрит на то место, где я его коснулась, затем встаёт и выходит из комнаты. Я сжимаю всё вместе: свои глаза, свои ладони, свои губы, рану внутри меня, которая никогда не заживёт.

— Айзек, — выдыхаю я. Но он меня не слышит.

По окончании первой недели я начинаю спать в комнате с люком. Там теплее. Айзек заставляет меня закрываться, как только мои ноги исчезают вверх по лестнице.

— На всякий случай, — говорит он. — У них тоже есть ключ, но это позволит тебе выиграть время.

— Конечно. Отлично.

Он проверяет замок после того, как я поворачиваю ключ, чтобы убедиться, что никто не сможет открыть его. Я всегда сначала жду щелчка, а потом уже начинаю двигаться в сторону кровати. И сплю с ножом мясника в руке. Опасно, но не так, как если тебя застанет врасплох похититель в тюрьме, которую он создал для тебя и...

Каждое утро я просыпаюсь в страхе, хотя никогда не знаю, что сейчас: утро, вечер или полдень. Солнце светит постоянно. Я всегда боюсь, что когда спущусь с чердака, Айзека там не будет. Он всегда стоит там, у кофеварки, растрёпанный и измождённый. В чайнике всегда есть свежий кофе, когда я появляюсь. Чувствую его аромат, спускаясь по лестнице. Так я понимаю, что Айзек жив, здоров и до сих пор там, окутанный ароматом кофе. Однажды утром спускаясь с чердака, я не чувствую этот запах. Несусь по лестнице вниз, перепрыгивая через несколько ступеней, рискуя сломать себе шею. Когда попадаю на кухню, то вижу, что он спит за столом, положив голову на руки. В этот день я завариваю кофе. Мои руки тверды, но сердце не перестаёт колотиться.

Однажды днём (а может и вечером?), Айзек поднимается вверх по лестнице и опускается рядом с камином, где я сижу перед огнём, скрестив ноги. Я размышляла о самоубийстве. Не о своём, просто о самоубийстве. Есть так много способов. Не знаю, почему люди так не изобретательны, когда убивают себя.

Обычно мы не оставляем входную дверь без присмотра, но я уверена, что он хочет поговорить. Протягиваю ноги к огню, двигая пальцами. Наши запасы дров на исходе, и Айзек говорит, что не уверен, насколько большой генератор, и что, возможно, топливо в нём уже на исходе.

— О чём ты думаешь? — спрашиваю я, вглядываясь в его лицо.

— О комнате с каруселью, Сенна. Мне кажется, что она что-то значит.

— Я не хочу говорить о комнате с каруселью. Мысли о ней пугают меня.

Он резко поворачивает голову ко мне.

— Мы поговорим об этом. Если только ты не хочешь остаться запертой здесь навсегда.

Я качаю головой, наматывая бледную прядь волос на палец.

— Это совпадение. И ничего не значит.

Он растягивает губы, обнажая зубы, и качает головой из стороны в сторону.