Испорченная кровь

Айзек злиться на меня. Я бросаю на него взгляд каждые несколько укусов, но взгляд доктора остаётся на его пище. Когда я заканчиваю, то встаю и несу свою тарелку к раковине. Мою и вытираю её. Кладу обратно в шкаф. Я стою за ним, пока он заканчивает свою трапезу, и смотрю на затылок Айзека. Вижу седину в его волосах, в основном на висках. Немного. В последний раз, когда я видела доктора, её там не было. Может быть, искусственное оплодотворение послужило причиной. Или его жена. Или хирургия. Я родилась с сединой, так что, кто знает? Когда он встаёт из-за стола, я быстро отворачиваюсь и занимаю себя тем, что протираю стойку. Протирание тряпкой и уборка кажутся глупыми. Я убираю дом своего похитителя. Это немного ощущается как предательство: жить в грязи или убрать свою тюрьму. Я должна была спалить её с лица земли. Заканчиваю вытирать своей тряпкой, складываю её и аккуратно вешаю на кран. Прежде чем пойти наверх, я хватаю в охапку несколько дров из дровяного шкафа. Мы почти сталкиваемся у подножия лестницы.

— Позволь мне отнести их для тебя.

Я усиливаю хватку на дровах.

— Разве ты не должен остаться, чтобы охранять дверь?

— Никто не придёт, Сенна. — Айзек выглядит почти грустно и пытается взять у меня дрова.

Я отвожу руки подальше от него.

— Ты не знаешь этого наверняка, — возражаю я. Он смотрит на мои веснушки.

— Тише, — говорит мягко он. — Они бы уже пришли к этому времени. Прошло четырнадцать дней.

Я качаю головой.

— Не может быть, что так много... — Я мысленно делаю подсчёты. Мы были здесь в течение... четырнадцати дней. Он прав. Четырнадцать. Боже мой. Где поисковые группы? Где полиция? Где мы? Но, самое главное, где этот человек, который притащил нас сюда? Отдаю свои дрова. Айзек слегка мне улыбается. Я следую за ним вверх по ступенькам и поднимаюсь по лестнице на чердак, чтобы он мог передать мне дрова.

— Спокойной ночи, Сенна.

Я оборачиваюсь на яркое солнце, льющееся через окно позади меня.

— Доброе утро, Айзек.

Мы в неизвестности.

Айзек сходит с ума. Почти каждый день, в течение нескольких часов, он вышагивает перед кухонным окном, всматриваясь в снег, будто тот с ним разговаривает. Кажется, словно он что-то видит, но там ничего нет — только белые холмы, находящиеся посреди белизны, раскинутые на белом и покрытые белым. Мы нигде и снег ни о чём не говорит. Я скрываюсь от него в своей спальне на чердаке и иногда, когда устаю от этого, лежу на полу в комнате с каруселью, смотря на лошадей. Он не заходит сюда, говоря, что это его пугает. Я стараюсь напевать песни, потому что так делал бы один из моих персонажей, но это заставляет меня чувствовать себя чокнутой.

Независимо от того, где нахожусь, я чувствую, что он пульсирует сквозь стены. Айзек всегда был интенсивным. Это то, что делает его хорошим врачом. Он пытается выяснить, почему мы здесь, почему никто не пришёл. Полагаю, я тоже должна думать об этом, но не могу сосредоточиться. Каждый раз, когда я начинаю задаваться вопросом, зачем кому-то так делать, начинается пульсирующая головная боль. Если я буду углубляться в свои мысли, то взорвусь. «Как грейпфрут в микроволновке», — думаю я.

Когда мы находимся в одной и той же комнате, его глаза давят на меня. Они давят как пальцы, впиваясь в мою плоть всё сильнее и сильнее, пока я не вырываюсь, сбегая в свой люк и прячась. Айзек больше не поднимется в мою комнату. Он начал спать в комнате, где я нашла его связанным, а не на диване. Это произошло после шести недельной отметки. Айзек просто перебрался туда однажды ночью и перестал охранять входную дверь.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я, следуя за ним к кровати. Он снимает рубашку, и я быстро отвожу глаза.

— Иду спать.

Я в недоумении наблюдаю, как он отбрасывает свою рубашку в сторону.

— Что, если... что насчёт...?

— Никто не приходит, — произносит он, раскрывая простыни и забираясь в постель. Айзек не смотрит на меня. Интересно, он не хочет, чтобы я увидела что-то в его глазах?

Я не спорю с ним. Несу свои одеяла и нож вниз и сажусь на диван, уставившись на дверь. Айзек может позволить себе расслабиться, но я не собираюсь этого делать. Не собираюсь доверяться своей тюрьме. И уж точно, я не собираюсь принимать это как постоянство. Я готовлю чайник с кофе, хватаю немного вяленой говядины и приступаю к вахте. Когда он спускается вниз следующим утром и находит меня бодрствующей, то удивляется. Доктор приносит мне свежий кофе и тарелку овсянки, а затем отсылает спать.

— Доброе утро, Айзек.

— Спокойной ночи, Сенна.

Я не сплю. Могу безбожное количество времени находиться без сна. Вместо этого, я подтаскиваю стул к окну прямо над кухней и смотрю на снег вместе с ним.

Теперь, спустя неделю, я просыпаюсь с ясностью, острой и холодной, как снег за окном. Иногда, когда я пишу книгу, то ложусь спать с брешью в своей истории, которую не знаю, как исправить. Когда просыпаюсь, то у меня есть ответ. Это как если бы оно было там всё время, а мне просто нужен был правильный сон, чтобы найти ответ.