Я примерно на середине стопки, когда понимаю, что есть и третья книга. Она моя. Мои пальцы замирают на ярко-белой странице — белая, потому что я сказала издателю, если они издадут книгу на кремовой, я буду судиться с ними за нарушение условий контракта. Три книги. Одна написана для И.К., одна написана для Ника... а третья..? Мои глаза обращаются к неизвестной куче. Кому принадлежит эта книга? И что Смотритель Зоопарка пытается мне сказать? Айзек отталкивается от стены и шагает по направлению к куче, которая принадлежит Нику.
— Мы должны дочитать эту, — говорит он. Моё лицо бледнеет, и я чувствую покалывание в плечах, когда они напрягаются.
Вручаю ему стопку.
— Они не по порядку, и страницы не пронумерованы. Удачи.
Наши пальцы соприкасаются. Мурашки ползут по моим рукам, и я быстро отвожу взгляд.
Мы работаем над тем, чтобы собрать все страницы книг по порядку. Самой длинной ночью, ночью, которая никак не закончится. Хорошо, что мы чем-то заняты, и это удерживает нас от вальсирования по улице безумия, не то, чтобы мы ещё там не были. Эту улицу вы, может, и хотите посетить, но лишь пару раз в своей жизни. У нас снова есть электричество... тепло. Поэтому мы пользуемся этим, чтобы не спать, пальцы порхают над страницами, брови нахмурены от напряжения. Айзек складывает книгу Ника. Я беру на себя две другие — свою и..? Кажется, здесь слишком много страниц для трёх книг. Интересно, обнаружим ли мы четвёртую.
Даже сейчас, когда я проверяю страницы «
Я не замечаю, когда Айзек исчезает из комнаты, чтобы приготовить нам еду. Замечаю это только тогда, когда он возвращается и протягивает мне тарелку супа. Я убираю её в сторону, намереваясь поесть, когда закончу работу, но доктор поднимает тарелку и снова протягивает к моим рукам.
— Ешь, — приказывает он мне. Я не осознаю, как голодна, пока неохотно не помещаю ложку в рот и не проглатываю солёный коричневый бульон. Откладываю ложку в сторону и пью прямо из тарелки, мои глаза всё ещё сканируют стопки, аккуратно сложенные вокруг. Моя нога болит, как и спина, но я не хочу останавливаться. Если я попрошу Айзека помочь мне пересесть, он поймёт, что мне не комфортно и заставит отдохнуть. Я потираю нижнюю часть спины, когда доктор не смотрит, и продолжаю дальше.
— Я знаю, что ты делаешь, — говорит он, и склоняется над грудой страниц.
Смотрю на него с удивлением.
— Что?
— Когда ты думаешь, что я не вижу, я вижу.
Я краснею, и моя рука автоматически тянется к больному месту в мышцах. Опускаю её в последнюю минуту и вместо этого сжимаю руку в кулак. Айзек ухмыляется и качает головой, возвращаясь к своей работе. Я рада, что он не давит на меня. Поднимаю другую страницу. Эта моя. История, которую я написала для Ника. Вместо того чтобы положить её в стопку, я читаю. Банальная истина. Это был мой вызов ему. Первая строка книги начиналась следующим образом:
Эта строчка задела каждую женщину, которая когда-либо предлагала своё пульсирующее маленькое сердце человеку. Потому что у всех нас есть кто-то, кто напоминает нам о том, как жалит любовь. Эта безответная любовь, которая ускользает сквозь пальцы, как песок. Вторая строка книги немного обескураживает. Именно поэтому их глаза продолжали следовать за следами моих слов. Я сеяла крошки хлеба для катастрофы, которая должна была грянуть.
Я написала книгу только потому, что он написал свою для меня. Вполне справедливо. Большинство людей переписываются или разговаривают по телефону, или посылают письма по электронной почте. Мой любимый и я написали друг другу книги.