Испорченная кровь

— Доктором, — заканчивает он.

Я изгибаюсь, пока не отворачиваюсь от него.

Мне надо подумать. Мне нужно сформулировать структуру для своей теории. Как повороты кубика рубика. Айзек даёт мне пространство.

 Я заперта в доме с моим врачом. Он прав.

Я заперта в доме с моим врачом.

Я заперта в доме с моим врачом.

 С моим врачом.

Врач.…

Наступает Рождество. Айзек очень тих. Но я была не права, мы не едим бобы. Он готовит праздничный обед на нашей маленькой самодельной печи на чердаке: консервированную кукурузу, тушёнку, зеленые бобы и, в довершение ко всему, банку с начинкой для тыквенного пирога. На завтрак.

На данный момент мы счастливы. Тогда Айзек смотрит на меня и говорит:

— Когда я впервые открыл глаза и увидел тебя, стоящую надо мной, то почувствовал, что вздохнул впервые за последние три года.

Я сжала зубы.

Заткнись! Заткнись! Заткнись!

— Мы знали друг друга лишь три месяца, — говорю я. — Ты не знаешь меня.

Но, хоть я и произношу эти слова, знаю, что это не так.

— Ты был просто моим доктором...

Айзек выглядит так, как будто снова и снова получает пощёчины. Я бью его ещё раз, чтобы положить этому конец.

— Ты зашёл слишком далеко.

Он выходит, прежде чем я могу сказать что-то ещё.

Я прячу лицо.

— Пошёл ты, Айзек,— говорю в подушку.

В полдень включается свет.

Голова Айзека появляется в проёме через минуту. Интересно, где он был. Ставлю на карусельную комнату. Мужчина бросает взгляд на моё лицо и говорит:

— Ты знала.

Я знала.

— Подозревала.

Он недоверчиво смотрит на меня.

— То, что вернётся электричество?

— Что что-то произойдёт, — поправляю его.

Я знала, что электричество вернётся.

Он снова исчезает, и я слышу его шаги на лестнице. Шлёп, шлёп, шлёп. Я считаю их, пока Айзек не достигнет низа. Потом слышу, как входная дверь врезается в стену, когда мужчина распахивает её. Вздрагиваю, думая о холодном воздухе, который он впустил, но вспоминаю, что ток вернулся. ОТОПЛЕНИЕ! СВЕТ! РАБОТАЮЩИЙ ТУАЛЕТ!

Чувствую себя невозмутимо. Это игра. Смотритель Зоопарка дал нам свет. Как подарок. На Рождество. Как символично.

Он думает, что свет пришёл в мою жизнь на Рождество, когда я встретила Айзека.

— Ты просто плохо написанный персонаж, — произношу вслух. — Я сотру тебя, мой дорогой.

Когда Айзек возвращается, его лицо приобретает серый оттенок.

— Смотритель Зоопарка был здесь, — говорит он.

Я покрываюсь мурашками. Они несутся по моим рукам и ногам, как маленькие пауки.

— Откуда ты знаешь?

Он протягивает руку.

— Мы должны спуститься вниз.

Я позволяю ему поднять меня. Доктору не нравится, что мне придётся наступать на больную ногу, а это значит, что он делает исключение, и значит, что это что-то серьёзное. Я использую его в качестве костыля. Когда мы достигаем лестницы, Айзек помогает мне сесть на пол. Затем спускается вниз. В первую очередь, доктор просит опустить травмированную ногу через отверстие. Это маневрирование занимает у меня десять минут. Но я не отчаиваюсь. Не хочу быть на чердаке ни минутой дольше. Когда обе ноги свисают с конца, он тянется к моей талии. Мне кажется, что мы оба упадём, но Айзек опускает меня вниз. «Сильные руки», — напоминаю я себе. Сильные руки хирурга.

Он протягивает мне что-то. Это ветка дерева, почти такого же роста, как я, по форме напоминает рычаг. Костыль.

— Где ты его взял?

— Это часть нашего рождественского подарка.

Он пристально смотрит мне в глаза и движется по лестнице. Несколько недель назад мы сожгли всё, что могли. Нет ни единого шанса, что это могло избежать нашего огня. Я опираюсь на костыль, пока ковыляю по лестнице. Хочу кричать от того, как много времени занимает спуск вниз. Осматриваюсь вокруг. Я не видела эту часть дома с тех пор, как сломала ногу. У меня есть желание пройтись, прикоснуться к вещам, но Айзек толкает меня к двери.

Снаружи темно. Так холодно. Я дрожу.

— Я ничего не вижу, Айзек.

Моя нога собирается погрузиться в снег, когда что-то задевает.

Они так и не нашли человека, который меня изнасиловал. В этом лесу больше не было других случаев изнасилования, в других лесах Вашингтона тоже. Полиция заявила, что это был единичный случай. С блаженной беспечностью, они сказали мне, что он, вероятно, следил за мной некоторое время и, возможно, последовал за мной в лес. И использовали такие слова, как «намерение» и «сталкер». Со мной подобное уже случалось раньше: письма, сообщения по электронной почте, сообщения на «Фейсбуке», которые скатывались с высокой похвалы до интенсивного гнева, когда я не отвечала. Никто из авторов не был мужчиной. Никто не угрожал достаточно резко, чтобы напугать меня. Никого с замашками насильника, или садиста, или похитителя. Просто разгневанные мамы, которые чего-то от меня хотели, признания, может быть.