Испорченная кровь

Хочу видеть его лицо. Хочу убедиться, не обиделся ли он, что я попросила сделать то, от чего Айзек с трудом отказался. Или, может быть, испытал облегчение от моей просьбы. Просто хочу увидеть его лицо. И тогда я делаю что-то странное. Протягиваю руку и прикасаюсь к лицу Айзека кончиками пальцев. Глаза мужчины закрыты, когда я исследую его лицо, начиная со лба, прикасаясь к глазам и губам. Он серьёзен. Всегда так серьёзен. Доктор Айзек Астерхольдер. Я хочу встретить барабанщика Айзека.

Он пропадает на час. Когда возвращается, его руки нагружены вещами, которые я не могу разглядеть в темноте. Выпрямляюсь в постели, и мой мозг гудит от волнения. Айзек работает перед огнём, чтобы не пришлось использовать фонарик. Я наблюдаю за тем, как он выгружает то, что принёс: два ведра, одно меньше другого, металлическая сковорода и металлический горшок, клейкая лента, резинки, карандаш и две палочки. Палочки выглядят гладкими, как настоящие. Интересно, вырезал ли мужчина их тайно, пока исчезал внизу каждый день. Я бы не стала его винить. Уже в течение нескольких дней хочу резать свою кожу.

Он что-то делает. Я не могу сказать что, но слышу рвущий звук клейкой ленты через каждые несколько минут. Айзек пару раз матерится. Это саундтрек: шшррык... мат... бах... шшррык... мат... бах.

Наконец, после того как мне кажется, прошли часы, он встаёт, чтобы изучить свою работу.

— Помоги мне, — прошу его. — Только в этот раз, чтобы я могла видеть.

Он подбрасывает ещё полено в огонь и неохотно подходит к моей кровати. Я прошу его беззвучно: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста». Айзек поднимает меня прежде, чем я могу отказаться от его помощи, и несёт меня к тому, что соорудил.

Я с удивлением рассматриваю его творение, моя нога неловко торчит передо мной. Большое ведро установлено на импровизированном стенде, который Айзек сделал из брёвен. Меньшее ведро перевёрнуто и стоит рядом с ним. На противоположной стороне находятся две сковороды — обе перевёрнуты вниз.

— Что это? — спрашиваю я, указывая на беспорядочную кучу на полу.

— Это моя педаль. Я обернул резину вокруг карандаша. Вырезал подошву у одного из своих ботинок для педали.

— Откуда ты взял резину?

— Из холодильника.

Я киваю. Гениально.

— Это мой малый барабан. — Он указывает на меньшее ведро. — И бас...— Большое, повёрнутое на бок.

— Можешь прислонить меня к стене? Обещаю, я не буду опираться на ногу в гипсе.

Он оставляет меня у стены рядом с барабанной установкой. Я опираюсь спиной о стену, взволнованная, что оказалась вне кровати и на своей... ноге.

Айзек садится на край подоконника. Наклоняется, чтобы проверить педаль, и начинает играть.

Закрываю глаза и слушаю его сердце. Это первый раз, самый первый раз, когда я встречаюсь с этой стороной Айзека. После всех лет. Без его разрешения, я включаю фонарик и направляю луч на него, как центр внимания. Он кидает мне предупреждающий взгляд, но я просто улыбаюсь и продолжаю светить на него. Этот момент заслуживает чего-то особенного.

Примерно четыре дня до Рождества. Плюс минус день или два. Я делаю всё возможное, чтобы следить за временем, но теряю несколько дней по пути. Они ускользнули от меня и испортили мой воображаемый календарь. Ускользнули от той, которая сошла с ума и мочилась под себя, как некоторые пациенты в психбольнице. Айзек говорит, что я была в таком состоянии неделю. Так что, в любом случае, скоро Рождество.

Рождество в темноте.

Рождество на чердаке.

Рождество с талым снегом и бобами из консервов.

Когда мы встретились, было Рождество. И Рождество было, когда случилась нечто плохое. Смотритель Зоопарка сделает что-то на Рождество. Я знаю. Это поражает меня. Оно сидело там, в моём подсознании, всё время.

Я громко всхлипываю. Айзек внизу, и не слышит меня. И тогда я совсем не могу дышать.

— Айзек. — Хрипло кричу я. — Айзек!

Ненавижу это чувство. И ненавижу, как оно неожиданно настигает меня, поэтому я всегда не готова. Не знаю, что подавляет больше: тот факт, что я не могу дышать, или осознание того, что это было достаточно мощным, чтобы украсть моё дыхание. В любом случае, я должна добраться до ингалятора. Айзек нашёл их в колодце. И принёс один. Куда он его положил? Я беспомощно оглядываю комнату. В верхней части шкафа. Поднимаюсь с постели. Это тяжело. Когда я на полпути, мужчина входит, внося дневную норму нашей древесины. Он бросает охапку, когда видит моё лицо. Срывается к шкафу и хватает ингалятор. Затем проталкивает его между моими губами. Я чувствую холодный порыв, воздух проникает в мои лёгкие, и я могу снова дышать.

Айзек выглядит обозлённым.

— Что случилось?

— У меня был приступ астмы, идиот.

— Сенна, — говорит он, поднимая меня на руки и опуская обратно на постель, — девяносто процентов времени твои приступы астмы являются следствием стресса. Теперь. Что случилось?

— Не знала, что мне нужны причины, — огрызаюсь я. — Помимо того, что я застряла в доме изо льда с моим...

Я не нахожу слов.