Под словами «моя комната» бабушка и вправду имела в виду мою комнату. Комнату, обставленную и обустроенную для меня. Кровать с кукольным розовым покрывалом. Такой же розовый пушистый ковёр. Стереосистема с огромной коллекцией дисков, на которых записаны треки лучших Бойз бендов двадцать первого века. Любой подросток был бы в восторге, но я, увы, не подросток. Небольшой шкаф, на полках которого аккуратно уложена всевозможная девчачья одежда, от маленького до большого размера. Пижамки, кофточки, юбочки и многое другое. Провожу рукою по мягкой ткани всей этой коллекции одежды, глотая непрошеные слёзы. Она ждала меня. Давно! И эта комната была прямым тому доказательством. Поздно, как же поздно мы встретились.
Я провела у бабушки прекрасные и такие скоротечные два дня. Она затащила меня во все самые новомодные и неприлично дорогие магазины города и накупила кучу всякой всячины. Накормила во всех любимых ресторанчиках и кафе мороженных. По скорости и выносливости, надо сказать, бабушка мне ни в чем не уступала, а может, даже и обгоняла. Все достопримечательности и просто дорогие ей места у нас, конечно, обойти не получилось. Но это только потому, что я умоляла её остановиться и дать моим ногам передохнуть. Она при этом еще и делала недовольную гримасу. И говорила что-то типа «ну и молодежь пошла!»
Накануне перед отъездом, вечером, устроили тихие посиделки за бутылочкой красного вина и старыми альбомами с фотографиями.
– О, вот посмотри, Кэсси, - разворачивает в мою сторону альбом. Мы сидим в гостиной, на мягком оббитом серым велюром диване. – Это наша с дедушкой свадьба.
– Ты такая красивая, – без тени лукавства говорю ей. Она и сейчас хороша.
– А эта фотография, сделана сразу после рождения Кэрри, - переворачивает страницу. - Α вот и она! – восхищённо разглядывает маленький комочек, облаченный в белые пелёнки. Трудно представить, что это беззащитное создание – моя мать. - Как вы с ней живёте? - будто почувствовала моё настроение и смотрит с такой мольбой.
– Её практически не бывает дома, – говорю я по–честному, - Она никогда не была мне матерью. Я привыкла быть… одна.
– Мне так жаль, - и ей действительно жаль. Я чувствую это.
– Она не сказала мне, что дедушка умер. Когда лишала меня карманных денег, даже ссылалась на то, что вы её заставили.
– Заставили? О чём ты? - откидывает в сторону альбом.
– Ну, сказала, что если не поступлю в колледж, то ты и дедушка отнимите у нас дом.
– Вот значит как, – произносит она с устрашающим видом. – Всё совсем не так, Кэсси. Да, я звонила ей, интересовалась твоим будущим, но поняла, что она ничего о тебе не знает. Я пригрозила ей, что перепишу на тебя дом, а её оставлю без наследства, если она не станет наконец тебе матерью. И речь шла не о вашем дoме.
– А о каком? - эта история всё больше и больше меня интересовала. Сказать, что я удивилась, нет, ни капельки.
– Наш с дедушкой дом, в котором мы жили раньше. В котором Кэрри выросла.
– Да, это в духе моей матери, – бабушку буквально потрясывает, а я так не хочу омрачать этот вечер. Выходки Кэрри давно перестали меня волновать или удивлять. - Не переживай, ба, я рада, что всё так произошло. Конечно, без карманных денег первое время было сложно, но я справилась, - искренне улыбаюсь ей, подсовываю обратно альбом, который в порыве злости она отбросила, - покажи мне ещё что-нибудь.
Бабушка открывает первую попавшуюся страницу, но настроение её явно омрачено. Просовываю свою руку под её, а голову кладу на плечо. Чувствую, как она расслабляется, демонстрируя мне очередной снимок, а я замираю, позабыв, как дышать. На фото Кэрри, молодая, лет шестнадцать, и мы похожи как две капли воды. Но не это привлекает моё внимание.
– Кто это? – тычу пальцем в фотографию. На нём моя мать в окружении трёх парней и двух девушек. Все они улыбаются, а мама задувает свечи на огромном торте.
– Это семнадцатый день рождение Кэрри, – задумавшись, словно вспоминая, говорит мне бабушка. - А ребята, её приятели, просто мальчики и девочки, живущие по соседству.
– Нет. Кто это? - снова тычу лишь в лицо одному парню. Со снимка на меня смотрят пронизывающие льдисто-серые глаза. Глаза, которые когда-то так любила, а теперь ненавидела и одновременно боялась. Глаза Питера.