Испорченность

Повернувшись корпусом, я обнаружил на одном плече армейский медальон, окруженный и скрытый другими формами и цветами. На другом плече красовалась эмблема воздушно-десантного спецназа. Они оба были спрятаны, как одна из тех детских игр, где пытаются найти скрытые картинки. На животе плавные линии непреднамеренно создавали закрученные скорописные буквы, которые я мог прочитать, если бы посмотрел вниз, представив их перевернутыми с другой перспективы.

Художник извинился, сказав, что это была ошибка. Он предложил добавить еще фигур. Я отказался, согласившись только на то, чтобы он добавил букву «Y». Я понятия не имел, кто такая Мисси и что она для меня значит. Все, что я знал, это то, что, когда мой взгляд нашел это имя среди других цветов, в моей груди все сжалось от чувства потери, которое я не мог полностью понять.

Не имело значения, что я не планировал набивать имя на коже. Оно было там.

Мне не нужно было видеть, чтобы знать, что на моей спине были шахматные фигуры, замаскированные большим количеством цветов.

Я не был уверен, зачем мне понадобились шахматные фигуры. Я не мог припомнить, чтобы когда-нибудь играл. В том-то и дело, что Кадер не играл.

Военные символы присутствовали, потому что мне сказали, что меня обучили, что я убийца, готовый получать команды.

Вот почему они спасли и восстановили меня.

Навыки остались, но самоотверженности не было. Она была тщательно вырезана, кусок за куском, с каждой операцией и каждым разбором. Обе процедуры были пугающими и унизительными. Я был не человеком, а машиной, обязанной своей стране жизнью.

Прошло больше времени, чем мне хотелось бы признать, и стало совершенно ясно, что никому нет дела ни до меня, ни до того, кем я был. Они сказали, что вложили в меня деньги и поэтому не позволили мне погибнуть при взрыве.

Они лгали.

Потому что мужчина, Мейсон Пирс, был мертв.

Они не только позволили, но и способствовали этому.

Мои обязательства и преданность больше не давались свободно никому, кроме меня самого.

Наклонившись вперед, я посмотрел себе в глаза.

— Какого хрена ты так одержим Лорел Карлсон?

Мое отражение не ответило, по крайней мере, словесно.

Вместо этого я осмотрел свои скулы, нос, губы и подбородок.

Натянув футболку с длинными рукавами и легкие штаны для сна, я прикрыл свои тату, спрятанные и забытые воспоминания. Лорел могла попросить показать их, но она не понимала о чем в действительности просила.

Шаг за шагом я добрался до двери спальни и включил свет. Черт, я должен вернуться. Я не должен быть здесь, не сейчас.

После того как я избавился от тела Картрайта, адреналин все еще был слишком высок.

Мои пальцы сжались в кулаки, когда я обратил внимание на нее.

Она все еще спала, свернувшись калачиком на боку.

Мои ноги не слушались мозга. Они были не единственной непокорной частью моего тела.

С каждым шагом к кровати мой член становился все тверже. Слушать ее тихое дыхание и смотреть, как на ее колышущуюся грудь, было афродизиаком для моей крови. Самоконтроль был недосягаем, кровообращение устремилось к одной цели.

Выключив свет, я закрыл дверь.

Мой член болел от желания, а яйца подтянулись выше.

Я был гребаным вуайеристом в этой комнате, даже в темноте. После всего, что случилось, я заявил об этом. Моя рука скользнула под пояс шортов и сжала член.

Врачи не только спасли мне лицо и руки, но и сумели оставить член полностью работоспособным. Прямо сейчас он хотел разбудить ее от сна и заставить действовать. Было ли это для того, чтобы вытащить ее из моей системы и закончить это задание, наказать ее за то, что она трахалась с моими мыслями и жизнью, или это было для чего-то большего — чтобы сохранить ее?

Глава 32

Лорел

Что-то разбудило меня. Я не знала, как долго спала. Цвета исчезли, как мои штаны для йоги и толстовка Кадера. Комната была погружена в темноту. Я не могла видеть свою одежду, но по ощущению простыней подо мной, футболка и трусики, казалось, были ответом на вопрос о моем облачении. Но все это не имело значения.

Он сдержал обещание. Я знала, что не одна.

— Кадер?

— Дело сделано.

Глубокий голос эхом отозвался в прохладном воздухе, образ Расса вернулся в мою память. Слезы защипали мне глаза, и я потянулась в темноту.

— Где ты?

— Я здесь, как и обещал.

Он был в комнате, но его голос доносился от дальней стены.

Я села.

— Что… как ты…?

— Я сделал для тебя то, что должен был.

— Где он?

— Ты не хочешь знать, а даже если и хочешь, я тебе не скажу.

Я пошарила вокруг, похлопывая по кровати.

— Пульт у меня.

— Включи свет.

— Пока нет.

Что-то было в тембре его ответа.

— Кадер?

— Лорел.

Хотя я произнесла его имя как вопрос, то, как он произнес мое, вызвало жар в моей душе. Мысль о том, что может произойти дальше, скрутила мои внутренности. Мой разум знал, что хотеть Кадера неправильно, особенно сейчас.

Я должна думать о Рассе и наших исследованиях.

Я устала думать об этом. В этот момент я жаждала контакта, чего — то, что напомнило бы мне, что я все еще жива. Назовите это Стокгольмским синдромом или, может, это был прекрасный принц.

Кадер спас меня, девицу в беде.