Исповедь

И наконец, о Гёте. Сколько мыслей и чувств рождается у Маркса в поэтической сени «величайшего из немцев»! Как молодые побеги жадно впитывают соки земли, так и растущий интеллект будущего мыслителя прежде всего вбирает живительные силы родной культуры, самые мощные токи ее мысли. Представим, дорогой читатель, если бы в наши с вами отроческие годы «закатилось солнце русской поэзии», мы всю бы жизнь свою прожили в его бликах. Так и Маркс, до четырнадцати лет живший во «времени Гёте», конечно же, оставил его в своем сердце навсегда. «Маркс знал Гёте наизусть», — подтверждает Лафарг. Исключительно высоко ценил его «мраморный стиль», «язык фантазии и сердце». Гётевский стих был непременным украшением письма — он по праву соперничает с шекспировским стихом. В том же «Капитале» чаще всех из поэтов после Шекспира цитируется Гёте, вернее, его «Фауст». Знаменательно! На протяжении целых семисот страниц гётевская поэзия представлена здесь только этой бессмертной трагедией — мы встречаемся с ее героями то в кабинете Фауста, то в погребах Ауэрбаха, то за городскими воротами, а то и «на небесах…». Конечно же, нс случайны в «Капитале» при громопаде миров и отзвуки трагического спора Фауста и Мефистофеля о человеке и его месте на земле.

Да, Гёте стоит совсем рядом, он — восходящая гордость отечества, достояние народа. Потому-то любовь к нему так страстна и постоянна, так сложна и взыскательна. Для коммунистических учителей отнюдь немаловажно, как развертывается ожесточенная борьба за духовное наследство великого пророка.

Они оберегают его от покушений всяческих низвергателей, заскорузлого национализма и ярой поповщины — это прослеживается с юношеских язвительных эпиграмм Маркса по адресу лютеранского пастора Пусткухена, возглавившего антигётевский крестовый поход.

Они оберегают его и от покушений мелкобуржуазного «истинного социализма», проповедующего надклассовые «общечеловеческие» идеалы и филистерски гримирующего великого классика под удобного «идеального человека», — Энгельс в своем литературно-научном анализе до деталей раскрывает все манипуляции Грюна.

Они оберегают, наконец, Гёте от самого Гёте, который был противоречив в творчестве и непоследователен в мировоззрении. Энгельс диалектически выразил всю силу и боль своей и Марксовой любви к Гёте в этих строках:

— В нем постоянно происходит борьба между гениальным поэтом, которому убожество окружающей его среды внушало отвращение, и осмотрительным сыном франкфуртского патриция, достопочтенным веймарским тайным советником, который видит себя вынужденным заключать с этим убожеством перемирие и приспосабливаться к нему. Так, Гёте то колоссально велик, то мелок; то это непокорный, насмешливый, презирающий мир гений, то осторожный, всем довольный, узкий филистер. И Гёте был не в силах победить немецкое убожество; напротив, оно побеждает его; и эта победа убожества над величайшим немцем является лучшим доказательством того, что «изнутри» его вообще нельзя победить.

Гёте был слишком разносторонен, он был слишком активной натурой, слишком соткан из плоти и крови, чтобы искать спасения от убожества в шиллеровском бегстве к кантовскому идеалу; он был слишком проницателен, чтобы не видеть, что это бегство в конце концов сводилось к замене плоского убожества высокопарным. Его темперамент, его энергия, все его духовные стремления толкали его к практической жизни, а практическая жизнь, с которой он сталкивался, была жалка. Перед этой дилеммой — существовать в жизненной среде, которую он должен был презирать, и все же быть прикованным к ней как к единственной, в которой он мог действовать, — перед этой дилеммой Гёте находился постоянно, и чем старше он становился, тем все больше могучий поэт, de guerre lasse, уступал место заурядному веймарскому министру…

Никто из трех поэтов, избранных Марксом, не был революционером в привычном нам понимании. Но они как бы предоставляли возможность человечеству взглянуть на себя в зеркало. Помимо всего, они мощно олицетворяют три родины Маркса: античный мир — его духовную колыбель, Германию — землю, родившую его, Англию — жизненное пристанище гения.

Ваш любимый прозаик — ДИДРО

Амплитуда читательских интересов Маркса столь широка, что она практически охватывает все литературное наследие цивилизации, доступное высокообразованному европейцу прошлого столетия, и новейшую литературу всех земных широт, так или иначе приходившую на перекресток гринвичского меридиана: от греческих мифов и строф Гомера до пламенных революционных образов поэтов-коммунистов; от изречений верховных божеств древнеиндийской религии до тончайших образов Уитмена.