Исповедь бандерши. 100 оттенков любви за деньги

Вот мы сели в машину и поехали в сторону Пафоса. Там зашли в ресторанчик, расположенный на горе. Там мы заказали рыбное мезе, пили виски.

– А кого б ты стеснялась? – спросила я у Галки. – Мы ж втроем.

– Да никого, я просто хотела с тобой побыть на прощание. Ты ж уедешь, а мне еще три месяца торчать здесь, – объяснила она, – ну, давай, Юся, наливай!

«Наливай, наливай, наливай!» – звенел у меня в мозгах резкий голос Галки.

Я встала, потянулась и села на топчан. Меня начало знобить. Вспоминать мне было жутко. Я заплакала. За что ж это она так со мной обошлась? А может, она не знала ничего? Да нет, знала. Она намеренно меня накачивала спиртным. Слезы беззвучно текли по щекам. Руки дрожали.

Вот мы выходим из ресторана, Галка почему-то нырнула на заднее сиденье. А передо мной он распахнул переднюю дверь.

Я увидела на сиденье сверток.

– Да сунь его пока в сумку, доедем – отдашь.

– А что там? – пьяно икнув, спросила я.

– Платье, Сатирис купил мне платье.

Я сунула сверток в сумку, мы поехали к «камням Афродиты».

Какая Афродита, я вчера просто лыка не вязала.

Вот мы подъехали к достопримечательности.

Опять «наливай, наливай, наливай».

Потом меня стало тошнить. Я отошла от них подальше.

Потом я услышала резкий звук отъезжающей на бешеной скорости машины.

Потом я закурила и села на холодную морскую гальку.

Вдруг услышала полицейскую сирену, ко мне бежали люди в форме.

Полицейский участок, камера, лежащая на столе «улика» – сто граммов кокаина в свертке, извлеченном из моей сумки…

Платье! Это просто дурной сон! Это не со мной. Я исступленно щипала себя.

Боже мой, моя жизнь просто кончена. Я плакала так, что не могла открыть глаз – опухли. Бабушка, моя любимая старенькая бабушка, она так ждала меня. Из экономии я звонила очень редко, раз в две-три недели. Я просила не болеть, не умирать, и она мне всегда обещала, что дождется меня, не умрет, не обняв меня. Моя бедная мама, я уже никогда не увижу ее, никогда не попрошу у нее прощения. Рыжий котик Пусик. Я его подобрала на улице совсем комочком. Воспитывала его, разговаривала, как с человеком. И в благодарность он ходил за мной хвостом. Прибегал на зов, как собачка. Когда я ложилась спать, он, уютно урча, устраивался у меня под боком. И он не дождется меня…

А Максим! У меня уже не было сил плакать. Боже мой! Господи Иисусе, помоги мне! Что же мне делать-то? За что ты так наказал меня жестоко?

Вчера мне сказали, что мне за торговлю наркотиками грозит срок от десяти до пятнадцати лет. Да я выйду уже старухой! Я тут просто одичаю за пятнадцать лет. Бабушку я уже не увижу, ей ведь восемьдесят шесть уже…

Я обхватила голову руками и качалась из стороны в сторону. Да лучше б я умерла. Звякнул замок двери. На пороге стояла молодая, красивая киприотка-надзирательница. Меня вызывали на допрос.

Оказывается, я – наркодилер

Допрос меня окончательно добил. Если до этого у меня теплилась хоть какая-то надежда, что это ошибка, что утром все встанет на свои места, то теперь хоть в петлю лезь.

Полицейский добивался от меня признания, от кого я получаю товар. Оказалось, что есть свидетели того, что я занялась этим бизнесом, как только прилетела в их страну. Ну, конечно, Галкина работа! Только зачем это ей? Я никак в толк не могла взять. Удрученно я вернулась назад, в камеру. Дверь за мной уже не закрывали, я могла свободно передвигаться по коридору.

Камер тут было шесть. Двухместные, чистенькие. Посредине небольшой квадратный столик. Когда я вернулась назад, у меня в камере сидела какая-то долговязая девица. Как оказалось, полячка. Подруга по несчастью, тоже за наркотики. Бесстрашная перевозчица проглотила с едой килограмм упакованного в гранулы кокаина! Спокойно перелетела границу, и не успела она в кипрском отеле зайти в туалет, чтоб достать из себя товар, нагрянула полиция.

Эту дурочку подставил тот же, кто дал ей этот кокаин. Бог мой, они все повязаны: и полиция, и наркоторговцы. У нас просто нет шансов. И какая отчаянная! Если б хоть одна гранула лопнула в ней, она скончалась бы на месте от передозировки. Повезло. Да хотя какая разница. Ей светит пятнадцать лет, как и мне. Неизвестно, может, в таком случае лучше б лопнула эта чертова гранула.

А мне хотелось умереть. Позвонить пока не давали. Правда, кормили хорошо. Давали ветчину, сыр, оливки. В коридоре стояло молоко. Много бутылок. Если кончалось, ставили еще. Стоял автомат с горячей и холодной водой. Рядом чай, кофе, сахар. Прям отель, ети их мать. Живи и радуйся.

Впрочем, некоторые так и поступали. В соседней камере жила персиянка. А может, и не персиянка, но откуда-то с Востока. По-английски она понимала плохо. Так вот, приехав на Кипр работать нелегально, она через два месяца попалась полиции. Они, наивные, хотели ее назад, домой, отправить. Но не тут-то было. Девчонка знала свои права. Знала, что, если она не дает добро на вылет, силком ее отправить не имеют права. Вот и сидит она здесь уже полгода – кормят, поят. Просто как сыр в масле катается. Домой-то нельзя, там война.