Исповедь бандерши. 100 оттенков любви за деньги

– А почему ты можешь носом меня тыкать? Ты, получается, из говна меня вытащил? Осчастливил! – неслась я дальше.

– Да, именно из говна, из грязи! Трахалась с мужиками за деньги! Тварь! – тут же разъярялся окончательно муженек. Кусая теперь меня за самое больное.

– Так а кто ж тебя просил? – картинно изумлялась я. – Между прочим, я тогда гораздо счастливей была! И где ж ты взялся на мою голову! Прилип, как банный лист к жопе. Возомнил себя капитаном Шмидтом! Кто мне названивал в Японию каждый день? А? Рыдал, стенал, умолял вернуться! Обещал на руках носить и пылинки сдувать! Кто?

– Дураком был. А сейчас очень жалею. Уже б давно от тебя избавился, так ребеночка жалко! – прикусывал он язык на какой-то момент.

– Ах, ребеночка? А ты ребеночком не спекулируй! Я могу сейчас же пойти аборт сделать! А ну останови машину! – требовала я.

Аборт я рвалась сделать тогда каждую неделю. Но все меня что-то останавливало. А срок увеличивался. Потом я хотела сделать так называемую «заливку», но опять что-то останавливало. Потом я думала о самоубийстве. Даже накупила однажды пять упаковок снотворного. Но опять что-то остановило.

А останавливало меня то, что я действительно безумно его любила. А он меня не столь страстно, как казалось мне. Именно поэтому у нас с ним разгорались такие безумные скандалы. Ревность, страх быть разлюбленным – вот истинные мотивы наших диких «разборок». А невымытая посуда или поздний приход домой – только следствие, а не причина.

Моя любимая и мудрая крестная всегда мне говорила:

– Детка, выходить замуж по большой любви нельзя. Слишком уж сильный накал страстей. Как правило, слишком безумная любовь очень быстро превращается в ненависть. В браке нужно иметь спокойное отношение к партнеру, дружеское. Нужно трезво смотреть на человека, а не сквозь призму страсти. Иначе слишком больно, слишком уж неспокойно. Как на пороховой бочке!

– Но я люблю его, я не смогу видеть его редко. Я хочу знать о нем все. Где он сейчас, что делает? Я хочу засыпать и просыпаться, обнимая его, – убеждала ее я.

– Юлечка, я не хочу тебя заранее расстраивать. Но мне б не хотелось, чтоб тебе было впоследствии очень больно… – объясняла она мне.

– Но а как тогда выходить замуж? Не любя? – спорила я.

– Да нет. Просто у вас слишком сильно кипят страсти, слишком. Ведь и любить можно по-разному… И, знаешь, мое мнение таково: «Из этого рая не выйдет ни х…я»!

И сейчас, закрыв за ним дверь, я остановилась в прихожей. Присела на дубовую табуреточку. Почувствовала сильный толчок ребенка. Девятый месяц, вот-вот родится девочка. Маленькая девочка.

Я корила себя за то, что я не чувствую любви к ней. Если б не этот проклятый живот, все бы сложилось по-другому, он не относился бы так ко мне. Просто теперь он не боится потерять меня, зная, что с ребенком мне деться совершенно некуда… А ведь как все красиво начиналось…

Воспоминания – обрывками, цветными, яркими, – всплывали в памяти. В тот день, когда он первый раз меня ударил, нужно было навсегда вычеркнуть его из жизни. Но это было выше моих сил. И так хотелось верить…

Милиционеришка поганенький

– Юляня, когда ты родишь уже? Я, наверное, не дождусь, помру, – надтреснутым голосом спросила бабушка, поправляя на шее неизменные бусы из бирюзы. Сто лет в обед, а все красуется!

– Дождешься-дождешься. Через недельку, врач сказал, – успокоила я старушку.

– А где же твой «прихехе»? – ворчливо поинтересовалась она, важно шаркая в направлении кухни.

– Бабушка, он уже давно не «прихехе». Законный муж мой! – засмеялась я.

Тут я должна сделать небольшое отступление и объяснить читателю, что ж это за зверь такой – «прихехе»?

Бабушка у меня очень старенькая. «Музейный экспонат», так сказать. Настоящая донская казачка. Высокая, седовласая и необыкновенно величавая. Не было случая, чтоб когда-либо она закричала, потеряла самообладание, – нет, она всегда сохраняла спокойствие. В силу того, что рождена она была в начале столетия, кстати уже прошлого, в лексиконе ее порой проскакивали совершенно невероятные словечки. «Прихехе», к примеру, значит просто кавалер, ухажер. Она очень забавно ругалась. Но, повторюсь, никогда она не делала это всерьез, со злости. Как-то шутя, ворчливо.

– Хм, муж! Какой это муж? Подумаешь! Милиционеришка поганенький, а не муж, – высказалась бабуся, втискивая свое величавое тело в узкое пространство между стареньким столом и табуреткой.

– Мама! Хватит тебе! – резко оборвала ее моя мать, возникая в дверном проеме. – Хороший парень. Серьезный, неплохо зарабатывает. Чего ты взъелась на него?

– Ничего хорошего! – припечатала бабулька, не желая вступать в длинную дискуссию. – Говно на лопате!

Евдокия Лукинична невзлюбила «внучатого зятя», как она выражалась, с первого взгляда. Когда мы только начали встречаться, я притащила Ромчика домой.

Тихонько пройдя мимо полуглухой бабушки, мы уселись на балконе, в полной уверенности, что остались незамеченными. Открыли пивко, разложили рыбку… И только хотели приступить к поглощению, скрипнула балконная дверь.