Исповедь демонолога

В комнате уже убрались, даже заменили зеркало. Шериада погасила свою пентаграмму и призналась, что весь пол моей комнаты покрывают такие же. «Демон сюда больше не сунется».

А тогда она посмотрела на меня и вздохнула:

– Ты видел мой приступ. Последнее время они случаются регулярно, и лекарства от них нет. Я умираю. На самом деле… это нормально.

Она так спокойно это говорила. Смерть покровителя – это всегда плохо. Тем более в моем положении, сейчас.

– И… когда?

Принцесса улыбнулась:

– Не волнуйся. Ты успеешь выучиться и стать сильным. Время еще есть.

– А… ваш брат?

Она покачала головой:

– Он человек. Не маг. Обычный человек. Так бывает; помнишь, я говорила – он мой сводный брат… Когда я умру, вся моя семья окажется под угрозой. За сына я не беспокоюсь: Руадан его защитит. А Лэй… – Принцесса залпом выпила вино. – В любом случае, Элвин, я… Этот проклятый демон прав. Я хочу, чтобы ты знал. Я не лгала, когда говорила, что твоя семья в безопасности. Раймонд теперь тоже. Я… виновата перед тобой. Я не должна была… так с тобой поступать. Ты боялся сегодня, что, если не поступишь, у твоей сестры не будет выставки и… Как того лорда звали?.. Он никогда ее не тронет. Ни он, ни кто-либо еще. Пожалуйста, я клянусь силой – а это самая страшная клятва мага – я присмотрю за ними. Твоя сестра станет известной художницей. Если, конечно, не передумает. Она никогда больше не заболеет, а твоей матери не придется работать. Независимо от того, как ты будешь учиться и будешь ли. Я не должна была управлять тобой… так. Меня саму когда-то шантажировали дорогими мне людьми, чтобы я делала то, что нужно. И я убила того, кто так со мной поступил. А сама за ним повторяю. Идиотка. Пожалуйста, прости меня. Больше это не повторится. Ты свободен. Клянусь.

Она смотрела на меня невероятно долго… Не знаю зачем. А потом попросила:

– Скажи что-нибудь.

И я сказал:

– Я вам не верю.

– Элвин, я поклялась…

– Никто не делает добро просто так, госпожа. Я не ребенок. И это не сказка.

Она подбросила бокал в воздух, и он исчез. Потом встала.

– Что ж, дело твое. Поздравляю с поступлением. У Тины выставка завтра в два часа; если не возражаешь, поедем вместе. Ты до сих пор не придумал ей подарок? Время у тебя еще есть. И твои документы на поступление… Отдам завтра утром, они еще не пришли.

– Спасибо, госпожа.

Она отвернулась. А потом, у самого порога, зачем-то сказала:

– Мне жаль, Элвин.

Я промолчал.

Глава 10

– Какое оно яркое, – пробормотал Рай, рассматривая пейзаж на картине.

Краски действительно были интенсивными. Настолько, что изображенный солнечный свет слепил, как настоящий. А блики на воде играли, будто эта река действительно текла.

Я и не знал, что Тина так умеет.

Склонив голову набок, Рай прищурился:

– А… эти… эти… – Он вытянул руку, словно хотел дотронуться до картины, но вовремя опомнился. Смотритель – наверняка один из студентов колледжа, у которого от хорошей работы зависела оценка за практику, – уже недобро на нас косился.

– Ты про мазки?

– Эм… Наверное. Они и должны быть такими грубыми?

Я прикусил губу, пряча улыбку. Рай в искусстве не разбирался совсем.

– Как мозаика, – продолжал друг. – Если я вот так подойду… – Он встал почти вплотную к пейзажу, и я невольно снова взглянул на смотрителя: не заметил ли? – Вот, так это просто мешанина этих… мазков. Оно действительно так называется? Мазки – это же когда из горла анализы берут, нет?

– Ага, – пробормотал я, изо всех сил сдерживая смех.

– Да ладно, смейся, – разрешил Рай. – Тоже мне, умник. Вот, а если я сейчас отойду – то нормально видно. Это так надо?

– Рай, это импрессионизм. Направление в искусстве. Отражает чувства, впечатления…

– Типа напился – и давай рисовать? Самые чувства отразит, закачаешься… Хм. Да нет, это же девчонка рисовала, а если она хоть вполовину такая, как ты, то напиться – это не про нее. Значит, так надо?

Лекция об истории искусства ничего бы не дала. Однажды я пробовал рассказать Раю о философии нигилизма – некоторое время она была популярна среди золотой молодежи благодаря весьма эпатажному автору-аристократу, решившему писать про саму эту молодежь под псевдонимом. Весь двор тогда гадал, кто бы это мог быть. Лавиния считала, что принц. Очень может быть… Итак, нигилизмом Рай не проникся. Настолько, что бессовестно захрапел на десятой минуте рассказа. И долго потом подтрунивал: дескать, лучше моих лекций колыбельной нет.

– Да, Рай. Так надо.

– Хм. – Он задорно улыбнулся и отошел от картины еще на пару шагов. – Ты знаешь, а что-то в этом есть…

Он был прав лишь самую малость: в этом было не просто что-то – в этом была жизнь. Солнце с картин Тины и правда слепило, вода действительно текла, и даже ветер, который сорвал с девушки на втором плане шляпу, казался настоящим.

Она не могла научиться такому за два года. Я пропустил не только ее болезнь. Но это? Как она умудрилась скрыть это от меня? Я-то думал, она делится со мной всеми секретами. Выходит, нет.