Исповедь добровольного импотента

– Он еще в кафе к нам пристал.

– Ненормальный какой-то.

– Смотри ты, подкараулил, надо же!

Я поднялся и оказался в окружении. Все они были здесь. Два любителя мыльных пузырей, женщина, которая не стоила и заржавленного колечка с кольчуги Жанны, братья-близнецы в кожаных пиджаках, их девицы и парень в камуфляжной форме омоновца. Я чувствовал, что у меня все лицо в грязи и из носа течет кровь, сам нос не болел, просто очень щипало. Во всем теле ощущалась легкость.

– Да, я поджидал их вон в том садике, – заговорил я, и голос мой дрогнул – у меня была палка, но она сломалась о чугунок вот этого кабана.

– Они наши постоянные клиенты, – заявила Татьяна омоновцу, – я могу подтвердить.

Омоновец был рослый, крепкий, симпатичный. Его камуфляжная форма ладно сидела на прекрасной фигуре. Вот такие же парни каждый вечер шлют с экрана нам приветы с фронта и может быть уже утром их заворачивают в черные полиэтиленовые мешки. У меня из глаз потекли слезы. Эх, вот если бы мы с ним забежали в это вонючее кафе посмотреть новости с фронта, мы бы взяли по сто, послушали генерала Шаманова, а потом взяли еще по сотке и выпили не чокаясь.

– Ебут вас черножопые и будут ебать! – заорал я на всех. – Наши пацаны там жизни кладут, а вы даже ради приличия не можете посидеть у телевизора и послушать, что с вашей страной делается!

– Он афганец, – шепнул тот, что подсунул мне подножку и повертел пальцем у виска.

– Что ты вертишь, козлина! – завопил я, – Вон в пизде у своей мандавошки верти!

Вот теперь-то я наконец был готов на все, я подпрыгнул и влепил вертуну звонкую пощечину.

– Спокойно! – расставил всех на свои места омоновец. – Все посторонние свободны. Свободны, я сказал.

Молодняк быстро свалил.

– Щенки вонючие, – верещал я вслед уходившим, болтаясь как грязный затасканный плащ, на вытянутой руке железного омоновца, – медаль хотел получить, да?! Мы еще встретимся!

– У тебя что, кто-то в Чечне? – спросил меня омоновец, предварительно встряхнув так, что я прикусил язык.

– Все кто на стороне федеральной группировки войск, все они мои и твои, между прочим, и этих жлобов тоже! Слушай, давай их отпиздим! Я же вижу, тебе хочется размяться. Посмотри на их рожи, не удивительно, что татары нас триста лет говно жрать заставляли, а теперь эти с аппетитом подъедают дерьмо за америкосами, пока черножопые ебут наших баб!

Я побеждал, я видел, как эти двое стушевались и мялись у края тротуара возле свежего милицейского «вольво», им хотелось уйти.

– Ну, что? – обратился к ним омоновец, справившись с улыбкой. – Если хотите, садитесь в машину, отвезу вас в отделение, напишите заявление.

– Нет, мы не хотим, – сказал тот, который получил дубиной.

– Зачем нам время терять из-за какого-то психованного кретина, – сказал второй, и оба поспешили прочь.

А у меня уже вызрела новая речь:

– Давай один на один по очереди, гнусные гниды, пожиратели падали! Подержи одного, солдат, пока я урою этого жука навозного! А потом ты бросишь мне на растерзание и эту плешивую крысу.

Меня затолкали в машине.

– Ты где живешь? – спросил омоновец и предложил сигарету.

– Слушай, я знаю тут одно местечко, давай заедем и выпьем, – сделал я встречное предложение, сладко затягиваясь.

– Какое тебе местечко, вон весь в крови, – сказал парень толи устало, толи думал о чем-то, я еще не понял, я еще упивался своей победой.

Я рассматривал себя в зеркало заднего вида и не мог налюбоваться. Грязный, изодранный, окровавленный, но непобедимый вояка. Он-то никому не даст спуску, с ним шутки плохи.

– Тогда ко мне зайдем, у меня есть, – не отставал я. – Вот здесь направо, через дворы и на Введенскую, дом 17.

– Если такой горячий, что не поедешь? – спросил он.

– Поеду, мне здесь делать нехуй. Мне здесь находиться противно, – заверил я сходу.

Он молчал. Вырулил на мою улицу и покатил к дому.

– У меня у самого трое дружков там осталось, – вдруг сказал он. – Скоро и мой черед.

Теперь молчал я. Я как будто подавился этими его словами. Ну, хули мне сейчас объяснять, что я тогда почувствовал. Все я понял и про себя и про этого парня. Он подрулил к дому и остановил машину.

– Спасибо, – сказал я.

– Бывай, – ответил он.

Я вылез.

Руки дрожали, и я с трудом попал ключом в замочную скважину. Зашел в прихожую, включил свет и оказался перед зеркалом, но теперь мне уже не хотелось видеть этого мокрого, грязного с разодранным носом… Я выключил свет, скинул одежду и рухнул на диван. «Это похмелья», – подумал я. Блядь, точно помню, это была моя последняя мысль.

Кофе со сгущеным молоком

Кондитерская напротив Московского вокзала. Суетно. Публика все больше приезжая. Спешат, ругаются.

Купил «ром-бабу» и стакан кофе со сгущеным молоком. Звучит аппетитно, но вид жидкости в мутноватом стакане вызывает брезгливое подозрение. Сделал пробный глоток. Вкус добил дряхлую надежду.

Сплюнув в стакан, я закрыл глаза.

Мерзость.