Исповедь Дракулы

– Это абсурд! Такому письму все равно никто не поверит! Князь никогда бы не написал таких слов. Это же почти смешно! Вслушайтесь в то, что здесь написано! «О, пресветлейший владыка оттоманов. Я – Ион Влад, Кара– Ифлакский бей[14], раб твоего величества, молю коленопреклоненно простить мне злодеяния мои против тебя и царства твоего. Окажи великую милость и дозволь направить к тебе послов моих. Семиградие и Венгерское королевство ведомы мне, как мои пять пальцев. А будет твоему величеству угодно, так я бы мог – вымаливая грехи мои – отдать тебе под руку Семиградие[15]; после чего ты легко одолеешь всю Угрскую землю. Послы мои сказали бы тебе поболе, а я всю жизнь буду тебе верным слугой и рабом и молю Господа о продолжении жизни твоего величества на многие лета…» – Фарма с волнением зачитал исписанный аккуратным почерком лист. Брезгливо отбросил его. – Глупейшая фальшивка. Бред!

– Господин Фарма, в твою компетенцию не входит обсуждать достоинства и недостатки послания, ты просто должен ответить на вопрос: будешь или нет его переписывать?

– А если я скажу «нет»?

– Это означает только то, что «да» твоя милость скажет несколько позже и в несколько иной обстановке. К тому моменту у тебя еще будет одна рука и два глаза, чтобы выполнить работу, но за сохранность остальных частей тела я не ручаюсь.

– Дайте мне время.

– О, сколько угодно! Вот перо, бумага. Я вернусь сюда завтра и надеюсь, увижу исполненную работу. После этого ты сможешь выйти отсюда.

– Я еще ничего не решил.

– У тебя целая ночь впереди, господин Фарма.

Фарма остался один. Он понимал, что у него нет выбора. Если бы жизнь Дракулы зависела только от его решения, он бы пожертвовал собой, спасая князя. Но участь князя была предрешена, и кроме этих «доказательств» Матьяш придумал бы множество других. Одним фальшивым письмом больше, одним меньше… Если король не побоялся арестовать самого князя, что же тогда ждало Раду? Его бы смело, как песчинку в ураган, и никто бы не пришел ему на помощь.

Фарма взял перо, разложил перед собой бумаги. Он просто перепишет текст – не убьет, не подсыплет яд в чашу с вином, не ударит кинжалом в спину – всего лишь перепишет несколько строк. Состряпает нелепый документ, который при первом же взгляде вызывает улыбку. Тот, кто увидит фальшивку, сразу поймет, что это попытка оклеветать князя, и письмо, напротив, только послужит его оправданию. А раз так, отчего же не выполнить приказ? Надо любой ценой вырваться из темницы, а затем, уже будучи на свободе, рассказать правду о том, что происходило на самом деле.

Он долго не мог начать писать, вертел в руках оставленные Бакоцом бумаги, но видел перед собой не текст, а лицо князя. Раду Фарма относился к немногим людям, хорошо знавшим Влада Воеводу. Дракула не проявлял своих чувств публично, никого не пускал к себе в душу и даже для большинства из тех, кто находился рядом с князем, оставался неразгаданной загадкой. С Раду получилось иначе – по долгу своей службы Фарма должен был записывать под диктовку различные документы, и во время работы Дракула просто не замечал своего секретаря, словно тот был частью его самого – рукой, выводящей строки писем. Только в такой обстановке, без посторонних князь позволял себе проявлять эмоции, тревожиться, сомневаться, злиться, а для остальных он всегда был спокоен, невозмутим, чуть насмешлив. Говорил немного, медленно, что особенно контрастировало со стремительностью движений, был хорошим оратором, воспламенявшим своей речью слушателей, но при этом никогда не терявшим контроля над ситуацией. Порой, смотря в лицо князя, Фарма пытался понять, где прячется его неуловимая усмешка. В глазах? В уголках губ? Но большие, темно-зеленые, немного выпуклые глаза Дракулы всегда были серьезны, а губы твердо сжаты.