Исповедь Дракулы

Модрусса ушел с тяжелым сердцем. Никакие аргументы пленника не убедили бы его больше, чем то, что с ним сделали. Этот человек был, скорее всего, не виновен, но Модрусса знал, что не сможет сообщить свои впечатления папе. С самого первого дня пребывания в Буде епископ Далмации подозревал, что его корреспонденция проходит через руки короля, а теперь, после встречи с Дракулой, его подозрения переросли в уверенность. Преследуя свои цели, Матьяш делал все возможное, чтобы пленник остался в тюрьме, и не стоило вставать на пути правителя венгерского королевства. Видя, что король не останавливается ни перед чем, Модрусса начал опасаться и за свою жизнь. Формально ему ничего не грозило, при дворе царили либеральные нравы, но от несчастного случая не был застрахован никто. А «несчастные случаи» здесь происходили довольно часто, разрешая встававшие перед королем проблемы.

Модрусса задумчиво крутил в руках перо. Он понимал, какой именно отчет устроит Матьяша, но никак не мог приступить к его написанию. Перед глазами стояло лицо пленника, вспыхнувшая на миг в его глазах мольба и надежда. «Его преосвященство умный и проницательный человек, он умеет читать между строк, – раздумывал Модрусса, вырисовывая на клочке бумаги затейливые виньетки. – Я, прежде всего, должен заботиться о себе, не ввязываться в чужую борьбу, но если искусно вплести в текст письма нужные факты, его преосвященство поймет, что случилось на самом деле. Если, конечно, захочет».

Модрусса начал писать, обстоятельно излагая подробности произошедшей встречи. Приступая к описанию внешности валашского князя, легат задумался, подбирая нужные слова.

«Он был не очень высоким, но очень коренастым и сильным…» – Модрусса вновь отложил перо, раздумывая, как бы получше сформулировать свои впечатления.

– Ужасно выглядел, – пробормотал он. – Просто ужасно. Хорошее слово. Именно – ужасный.

Каждый по-своему мог трактовать это прилагательное. Выражение «ужасный вид» могло удовлетворить и Матьяша, который старался представить своего пленника чудовищем, но в то же время передавало ощущения самого Модруссы, неприятно пораженного измученным видом ужасно выглядевшего пленника.

– Понимающему – достаточно, – усмехнулся Модрусса и продолжил писать.

«Он был не очень высоким, но очень коренастым и сильным, с холодным и ужасным видом, сильным орлиным носом, вздутыми ноздрями и тонким красноватым лицом, на котором очень длинные ресницы обрамляли большие широко открытые зеленые глаза…» Последняя фраза показалась Модруссе слишком сочувственной – описание красивых обрамленных густыми ресницами глаз, явно не соответствовало образу злодея-заговорщика. А потому, повертев перо, легат добавил: «…густые черные брови делали его вид угрожающим». Матьяш оказался бы вполне доволен этой фразой, и теперь следовало намекнуть папе о пытках, которым подвергали пленника, но сделать это вскользь, не привлекая внимания короля. Модрусса уже написал о «красноватом лице», однако этого было недостаточно. «Его лицо и подбородок были выбриты, но имелись усы, вздутые виски увеличивали объем его головы, бычья шея связывала его голову с туловищем, волнистые черные локоны свисали на его широкие плечи…»

«Вздутые виски увеличивали объем его головы – надеюсь, его преосвященство поймет, о чем идет речь. Голова без посторонней помощи не распухает и не наливается кровью» – вполне довольный выходом из затруднительного положения, Модрусса продолжал писать отчет понтифику.

Венгрия, темница в Буде

Сначала вернулись ощущения. Боль. Холод камня под распростертым телом. Потом пришел страх. Юсуф-бей и его люди умели внушать ужас, и невозможно было без трепета ожидать их появления. Влад знал, что не покорится палачам, никогда не отречется от своей веры, но отчаянно боялся мучителей, сознавая, что абсолютно беззащитен перед ними. Физические муки, страдания тела ничего не значили в сравнении с вечной жизнью, но сейчас, находясь в застенках Эгригеза, трудно было думать о спасении души…