Исповедь книгочея, который учил букве, а укреплял дух

Диалектика? Но только без мучения ума и томления души. Миг и вечность и в самом деле порознь. И в слове, и в деле. Мучение ума — мучение тела. Абеляр всё это испытал. Бернар второе мучение ему устроил как раз за то, что первое мучение — ума! — было удивительно человеческим свойством Абеляра критического читателя священных текстов, сопрягающего миг собственной жизни и вечность Первослова. Критика текста — жизнь и слово Первоучителя на развалинах прочитанного текста. Ссадины и зуботычины учёных буден нетленная восхищенность в любви к единственной и несравненной... "Да и нет" в сопряжении с "Историей..." того, кто так и прожил: мгновением собственных бедствий — жестов — поступков в слове им самим сложенной истории. И вновь: Вечность Первослова Первоучителя, поправшего смертью смерть в миг крестного искупления, оказавшийся равным вечности. В этой точке проблескивает новая звезда на закате раннего — книжно-учительского — средневековья. Это Франциск, который обещан: Августином, Алкуином, Абеляром и... Бернаром тоже. Книжный (с замыслом) Абеляр и книжный (с умыслом) Бернар. А кто в результате? — Франциск и его меньшие братья: "И были наши помыслы чисты..." Но так сами про себя они никогда не скажут. Скажут о них и потом...

Но вернемся всё-таки к самому Абеляру. Так ли уж ново то, что утверждал он? Не новы частности. Зато принципиально нов метод — ученый метод умения читать.

Но... — и это мы уже видели — Абелярова ученость, учащая читать текст, есть в высшей мере средневековая задача, обнаруживающая в ходе ее решения принципиальную свою взрывную еретичность; но еретичность тоже средневековую. Чтить и читать — уметь читать — вновь чтить, но только уже не текст, а того, кто его сказал. Все это и есть Бернаро-Абеляровы, традиционно-новаторские европейские средние века.

В чем дело?

Священство священных текстов колеблется. Вот, оказывается, в чем дело. А коли так, то и сводить к ним собственную, на один раз данную, жизнь вряд ли стоит. Нужно жить...

И поколеблено это священство, между прочим, не чем иным, как естественным вхождением жизни священного — человечески живого — писателя в свой же собственный текст, оказывающийся сиюминутно живым. Вечное временное...

В результате: учено-живой текстовой канон; живой его автор; ученый читатель этого канона. Ученый магистр Петр с его наукой читать.

Человек-канон? Нет, конечно. А немощный, жалкий, беззащитный — на развалинах и в самом деле зачитанного до дыр священного текста. Еретически зачитанного. Вот это ересь так ересь, по сравнению с которой что ваши все Арии, Нестории и Пелагии!

РАЗЫСКИВАЕТСЯ ОПАСНЕЙШИЙ — на всю Европу — еретик магистр Петр Абеляр из XII столетия.

Он же: человек, который "начал строить, но не мог окончить" (сам о себе); "брат" ее "во Христе" (он — Элоизе); "О мой любимейший!" (Элоиза ему); тот, кому угодно "собрать различные высказывания святых отцов... вызывающие вопросы в силу противоречия ..." (он — о священных текстах); тот, кто "опять учит новому" (Гильом — Бернару о нем же) и чьи книги "ненавидят свет... нападают на свет, полагая мрак светом" (Бернар — папе о нем же), "свирель закона" (Беренгарий про него); "предшественник реформаторов XVI века в деле толкования св. Писания не на основании "церковного предания, но с точки зрения разума" (православный протоиерей Иоанн Арсеньев из XX века о нем же); тот, который сначала хотел знать, и только потом — верить (все — о нем); "представитель средневекового свободомыслия" (Н. А. Сидорова о нем)... Особая примета: учил читать...

Дочитался и доучился.

Несколько словесных портретов (вместе с исходным, мреющим в собственном его логическом деле). Сличим их.

Но где же подлинный?

Все они вышли за рамки. Может быть, за собственные рамки вышел и тот, кого ищут? Вышел и не возвращается. Вернем! Или — осторожнее: попробуем вернуть. Только кого возвращать? — Того, кто учил читать...

Следуя средневековой методе (почитание авторитетов), послушаем классиков.

Энгельс ("О Франции в эпоху феодализма"): "У Абеляра главное — не сама теория, а сопротивление авторитету церкви" (Архив Маркса и Энгельса. Т. 10. С. 300).

Горделивый ум против догмы, принявшей форму церковно-державного окрика.

А теперь авторитеты поменьше, но все-таки...

Радищев ("Путешествие из Петербурга в Москву"): "...священнослужители были всегда изобретателями оков, которыми отягчался в разные времена разум человеческий ...они подстригали ему крылие, да не обратит полет свой к величию и свободе ...Собор Сансский в 1140 году осудил мнения Абеляровы, а папа сочинения его велел сжечь".

Радищевский Абеляр — и в самом деле "представитель средневекового свободомыслия". А если точнее, то свободомыслия вообще. Но и злодеи Сансского собора — тоже не столько средневековые злодеи, сколько злодеи вообще ("всегда", "в разные времена"). Более того. Может быть, просто безбожник — наш Абеляр. Выход за пределы, за рамки собственного времени. Во все времена и во все пространства. Всечеловеческий феномен "разума человеческого". Тоже точка зрения, хотя и вне (над) историческая. Учтем и ее.