Тревога моя нарастала. Впервые за восемь лет нашей жизни со Светланой у меня мелькнула мысль: не нашла ли она себе другого? Я с трудом удерживался от искушения применить свое магическое умение на практике. Слишком свежо было воспоминание о неудачной попытке мысленной связи с Уяром. До сих пор помню страх, охвативший мать, и ее отчетливую мысль о том, что она сходит с ума. Как Светлана относится к моим колдовским способностям, я догадывался.
Сезон мы закончили в середине мая. Поставили последний пикет на берегу речки Самоедской, сделали последнюю привязку к пункту триангуляции и всего за одни сутки, бросив на полпути свои грузовые сани с ГСМ, выскочили на базу с ЦУБом и встали на свое место на берегу Чопки…
Я вылетел в Дудинку двадцатого мая. Гремели лопасти, свистели двигатели, с каждым оборотом неся меня ближе к дому. Громко разговаривали парни, стараясь перекричать вертолетный гул, улыбались. Мужики откровенно радовались приближающейся весне, солнцу, концу полевых мытарств и вылету в форпост северной цивилизации – Дудинку.
Я продолжал думать о молчании жены, о встрече с подросшими за сезон ребятишками. Хотелось поскорее увидеть улыбающиеся рожицы и смотреть, как они будут реагировать на подарки от знакомого зайчика.
Сели мы в гидропорту в начале пятого часа вечера. Я не стал дожидаться, когда остановятся лопасти и начнется разгрузка сейсмокос в стоящую поодаль дежурную машину. Закинул рюкзак за плечо и пошел знакомой, не раз хоженой за двадцать лет дорогой по раскисшему снегу мимо контейнерного склада Дудинского порта и мерзлотников.
Вот и наша девятиэтажка, знакомый подъезд, дверь с собственноручно прибитой табличкой. Я достал из кармана ключи, открыл дверь и вошел в квартиру. Дома никого не было. Слишком рано. Светлана на работе, ребятишки в садике. На полу в детской комнате царил кавардак. Юлькин медвежонок таращил на меня блестящие пуговицы глаз с кровати сына.
Я прошел в большую комнату, открыл балконную дверь и бросил в кучу сваленных в углу вещей свой рюкзак с грязным бельем. Потом с остервенением содрал с себя полевую одежду и отправил ее туда же. Взял в шкафу пару чистого белья и пошел в ванную.
К приходу Светланы и ребятишек из садика я успел помыться, побриться и даже приготовить детям подарки от знакомого зайчика: несколько банок сгущенного молока и пару смешных рожиц, которых собственноручно вырезал из оленьего рога долгими зимними вечерами.
Когда двери дрогнули и в замке повернулся ключ, сердце у меня екнуло. Я придержал дверную ручку и спросил грозным голосом:
– Кто там? Если разбойники, то вам в квартиру вход запрещен!
– Папа! Папочка прилетел! – запищали за дверью дети. – Это мы, твои Вова и Юля! Твои цыплятки!
Я открыл дверь и они вихрем ворвались в тесное пространство коридора, с визгом полезли на руки.
– Папка!
– Папулечка мой! Почему тебя так долго не было? Мы с Вовой так по тебе соскучились!
– Пап… А ты нам привез подарки от знакомого зайчика?
Ребятишки смеялись, попискивали от восторга, лезли целоваться. Перебивая друг друга спешили сообщить свои огорчения и радости. Только Светлана стояла молча, не раздеваясь, и смотрела на нашу встречу и поднятую кутерьму странным взглядом. Моя тревога еще больше усилилась. Она не подошла, как бывало, не обняла и не подставила губы для поцелуя.
Пришлось делать вид, что я ничего не заметил. Заставил ребятишек раздеться и повел в детскую, чтобы совместными усилиями навести в комнате порядок.
До позднего вечера мне пришлось заниматься с детьми. Ремонтировать игрушки, читать сказки, укладывать спать, когда пришло время. Дети засыпали плохо, хитрили, норовя удрать из кроваток. То они проверяли, здесь ли папа, то просили пить и не хотели выпускать мои руки из маленьких пальчиков.
Светлана все это время вела себя тише воды, ниже травы. Тихо проходила из кухни в большую комнату и обратно. Гремела посудой. Потом уселась на кухне лепить пельмени, заказанные на завтра ребятишками.
Когда дети, наконец, уснули, я осторожно освободил свои пальцы из маленьких ладошек и вышел на кухню. По-прежнему делая вид, что ничего не замечаю, я подошел к жене и попытался обнять. Она мягко, но решительно отстранилась.
– Не надо, Юра.
– Почему не надо, Света? Что случилось?
– Случилось, Юра. Я встретила человека. Хорошего человека. Понимаешь?
– Нет, Света. – решительно сказал я. – Не понимаю и не хочу понимать! Я знаю только одно – четыре с половиной месяца меня не было дома. Когда вернулся – вижу свою жену, которая ведет себя странно.
– Хорошо. – сказала Светлана и глубоко вздохнула. – Я пошла стелить постель.
– Подожди, Света. – остановил я ее. – С постелью мы еще успеем. Сначала ты мне доскажешь то, о чем начала говорить.
И Светлана начала рассказывать. Я слушал ее молча. Ощущение безысходности и непоправимости случившегося охватывало меня все сильнее. Вялость, равнодушие, полное оцепенение души.