Исповедь любовницы Сталина

Настоятель Печорского монастыря был замечательным человеком. Он спас от голодной смерти сотни людей. По его приказу яму утеплили, там сделали деревянный настил, стены покрыли досками из нескольких слоев, туда провели электричество и радио. Ему удалось некоторых заключенных фиктивно похоронить, на самом деле он перевел их в монахи. Настоятель рисковал не только саном и репутацией, но и жизнью. Умер этот человек в глубокой старости и в большом почете.

В Михайловском у Пушкина все прекрасно: и первозданные деревья, и травы, и кусты, и поля, и звери, и птицы… Поэт любил эту русскую землю.

С Маленковым присели отдохнуть. Кругом расселись охранники, хотя в парке никого не было. Ходить он не любил, из-за тучности быстро уставал. Я показала скамейку, на которой Пушкин впервые объяснился Анне Керн в любви. Маленков промолчал, ему было скучно. Он не знал, кто такая Керн. В Михайловское к Пушкину поехал ради приличия.

Стемнело, когда на машинах подъехали к Святогорскому монастырю. У восточной алтарной стены древнего Собора Святогорского монастыря, почти у самого края холма, — могила Пушкина. По склону холма растут могучие старые липы, осеняя могилу поэта. На много километров раскинулись поля, холма, леса — тот простой и прекрасный русский пейзаж, который так любил и так вдохновенно воспел Пушкин.

Маленков недовольно проговорил:

— Для человеческого мировоззрения могилы и памятники ничего не дают.

Я возразила, уговорила его зайти в келью, которая мастерски описана Пушкиным в драме «Борис Годунов».

На совещании партийно-хозяйственного актива Псковской области Маленков сказал, что церкви необходимо превращать в клубы и дома культуры. Активисты пообещали перестроиться.

В воскресенье мы вместе поужинали. Выпив две чашки клюквенного киселя, Маленков проговорил:

— В. А., так больше продолжаться не может. Мы должны прийти к общему знаменателю.

— П. М., не понимаю, о чем вы говорите?

— Я не могу жить без вашей взаимности. Вы стали меня избегать? Разве я вам не друг?

— Вы прекрасно знаете, что И. В. держит меня на привязи, контролирует каждый шаг. Неужели вы хотите в один прекрасный день оказаться со мной в яме Печорского монастыря? У вас есть жена. Жить одновременно с вами и со Сталиным я не могу. Поймите это раз и навсегда.

Маленков помрачнел.

— Верочка, — сказал он твердо, — если его не будет, Тогда вы согласитесь быть только со мной?

— До лучших времен этот вопрос останется открытым.

11 дней продолжался процесс «антисоветского право-троцкисгского блока». Как депутат Верховного Совета РСФСР и Московского Совета я получила особый пропуск. Я никогда не забуду дождливое промозглое утро 13 марта 1938 г. На скамье подсудимых 23 человека, в прошлом — все видные коммунисты, занимавшие ответственные государственные и общественные посты. Колонный зал Дома Союзов залит ярким снопом электрического света. В зале много свободных мест. «Зрители»— работники аппарата ЦК ВКП(б), Московского комитета партии, сотрудники всевозможных «органов» безопасности, народные комиссары и их заместители, чины из прокуратуры, дипломаты, иностранные корреспонденты. Из зала никого не выпускали. Все с нетерпением ожидали вынесения приговора. На рассвете, в 4 часа утра, возбужденную до предела «публику» пригласили в зал.

— Не верю, что их расстреляют, — сказал в буфете творец «Петра» и «Хлеба» Алексей Толстой. Он только что проглотил очередной бутерброд с зернистой икрой.

— В. А., дорогуша, вам тоже могут завернуть в пергаментную бумагу два-три килограмма свеженькой икорки! — проговорил писатель басовито. — Идемте со мной, я все организую!

«Зрителей», нагруженных пакетами с разной снедью из правительственного буфета, попросили занять места. В зале ледяная тишина. Я почувствовал озноб. Мириады невидимых булавок кололи тело. Ввели обвиняемых. Секретарь суда отчеканил:

— Встать! Суд идет!

Председатель Военной Коллегии Верховного Суда СССР В. В. Ульрих и его помощники заняли места за столом, покрытым тяжелым зеленым сукном.