— Вроде бы. Отходит потихоньку. Мы с ним еще несколько раз созванивались потом. И знаешь, что я заметила? Когда я ему звоню, у него голос какой-то грустный и уставший. А когда в процессе разговора я начинаю шутить и прикалываться, он тоже потихоньку включается, и голос как-то теплеет, становится вновь жизнерадостным и веселым!
— Короче, ты — подниматель настроения… Я всегда говорила, что это — предназначение всей твоей жизни.
— Настька, ну не смейся…
— А я и не смеюсь, просто ты действительно вечный такой позитивчик, с зарядом бодрости, как Карлсон с моторчиком.
— Хорошо, что хоть не с шилом в попе…
— Ну, это у тебя тоже имеется! Кто только воткнул шило в такую хорошенькую попку — не знаю…Может быть, как раз…?
— Настасья, если вы немедленно не прекратите ваши гнусные намеки и обсуждение моей попы, я запущу в вас сахарницей. Больно!
— Ладно-ладно! Не смею более оскорблять ваших высоких чувств и понимая, сколь чувствительна к моим насмешкам ваша попа…
— Она мне дорога, как память! А вас, Анастасия, я предупреждаю в последний раз — не будите во мне зверя, я метко кидаюсь тяжелыми предметами!
— Зато я очень изящно уворачиваюсь!
— Но сахар по всей кухне сама будешь собирать!
— То есть, ты раскидывать его будешь, а я собирать?
— Ага. Это называется «распределение труда». И потом — я же ради тебя стараюсь. Ну, в смысле — в тебя сахарницей кидать-то буду…
— Ну ты хитрюга! Прям как те мартовские коты с форума. Учишься у них, да? Только спешу напомнить — на дворе еще зима.
— Настоящему коту и в декабре март!
— Это ты от Художника набралась?
— Нет, мы и сами с усами. А знаешь, — Лёля вдруг как-то погрустнела, и взгляд ее стал грустно-задумчивым. — Жаль всё-таки, что у него ничего не получилось с той девушкой. Может, образумился бы и забыл бы про свой пикап.
— Думаешь, мог бы?
— Да ведь каждый из нас мог нормальным бы быть человеком… Хорошо, что не вышло так, и все мы такие, как есть, — вздохнув, продекламировала Лёля строчки из песни. И отвела глаза куда-то в сторону.
Снег валил мокрыми хлопьями, коварно норовя пробраться за шиворот. Я поёжилась. Вроде бы, зиме пора заканчиваться, но она как будто об этом не знает. Может, ей никто не сказал? Забыли предупредить? Или она нарочно так, из вредности?
Я в детстве тоже частенько не слушалась родителей и делала всё наперекор. Нарочно. А еще мечтала сама побыстрее стать взрослой, чтобы самой за себя все решать. Собственно, я и тогда все сама решала, но у родителей (и вообще взрослых) нередко по этому поводу было другое мнение.
Для взрослых вообще все имеет другое значение. Например, даже зима для них — это не «снежинки», «горки», «сугробы» и «весело», а «холодно» и «можно заболеть».
А я мечтала, что вот когда мне будет лет эдак 25, и будет у меня муж-красавец, который будет обожать меня и на руках носить, и двое детей, и отличная работа, которую я буду любить, и сама буду вся такая блистательная, успешная и уверенная в себе бизнес-вумен, то вот тогда-то…
Не помню, что именно должно было бы случится тогда. Да теперь это и не важно.
Потому что из всего перечисленного выше, сбылось только одно — мне действительно скоро 25.
И я стала взрослой.
Хотя, это еще спорный вопрос…
А на дворе февраль. Но зима никак не хочет заканчиваться. Ей, наверное, никто не сказал. Как и нас всех в детстве забыли предупредить, что… А может, и предупреждали, только мы не слушали.
Снег летит из-под колес проезжающих мимо автомобилей. Смешиваясь с грязью, он становится грязно-серого цвета и лежит на обочине дороги застывшей неопрятной кучей. Странно, ведь еще совсем недавно он был изумительно белым и сверкал на солнце. А теперь…
На дворе февраль. У Лёльки долгожданные каникулы после зимней сессии. Она целыми днями пропадает где-то с друзьями и подружками. О том, что у нее происходит, я узнаю в последнее время только из ее дневника, куда захожу порой от скуки. Ну и изредка она забегает ко мне сама ненадолго.
В одну из таких мимолетных встреч я и услышала случайно тот телефонный разговор, ставший для меня первым тревожным звоночком.
Лёля немного смутилась (как мне показалось), когда у нее зазвонил телефон, и она, взяв трубку, увидела — кто звонит. Мы сидели у меня на кухне, допивали горячий чай, которым я пыталась её согреть, прежде чем ей снова предстояло заняться обмораживанием различных частей тела в 15-градусный мороз по пути к репетитору.