Исповедь плохой подруги (СИ)

Я почувствовала, как глаза защипало. Если я расплачусь в людном месте и в придачу меня заметят знакомые, то я больше ничего не буду в этой жизни бояться. Но такой радикальный метод мне не подходит. Так что лучше сдержаться. Для этого я отвела взгляд и успешно не смотрела на них в течение нескольких минут. Но звонкий раскат всеобщего смеха заставил меня снова глянуть в их сторону.

Как Адель могла прийти и привести всех сюда, если знала, что я тоже могу здесь оказаться? Вариантов было несколько. Первый — она тупо не слышала меня, когда я сказала о «KFC». Второй — ей все равно, увижу я, что она продинамила меня ради своих старых друзей или нет. Третий — она на сто процентов была уверена, что одна я никуда не пойду и что мне больше некого позвать, кроме нее.

Теперь путь до выхода мне представлялся сложнейшей задачей. Они увидят меня, если я встану и пойду через весь зал.

В панике я размышляла, что же делать. Я честно старалась не смотреть на них, но то и дело проваливала эту миссию. Их столик так хорошо просматривался с моего места.

При последней провальной попытке не смотреть на них, я осознала, что Адель сидит рядом с Тимуром, причем ее стульчик придвинут к нему ближе, чем даже Карины — к Владу. Словно загипнотизированная, я наблюдала за тем, как Адель старается ненавязчиво взмахнуть волосами, поправить упавшую лямку, сесть так, чтобы в спине получился прогиб.

Какое-то странное чувство заставило меня посмотреть вниз, под столик, и я увидела, что носок балетки Адель быстро, но уверенно скользнул по ноге Тимура. Он дернулся, а когда Адель перехватила его взгляд, улыбнулся. Улыбнулся! Но как-то неловко, будто извиняясь. А затем отодвинулся.

Последнее было бальзамом для осколочков моего сердечка. Но рано было радоваться. Хотя внешне это не отобразилось на Адель, и она продолжала улыбаться, как ни в чем не бывало, я знала, как это подействовало на ее самолюбие. А еще я понимала, что отвержение лишь подогреет ее интерес. Вот это уже опасно. Адель не привыкла останавливаться на полпути.

Хотя это она мне говорила, что с Тимуром лучше не водиться. Она говорила, что я достойна лучшего. Она подстраивала все так, чтобы мы общались как можно меньше, и она же была недовольна тем, что это все-таки происходило.

От таких мыслей мне стало жарко. К собственному удивлению, я осознала, что мне больше не стыдно. Я разозлилась. По-настоящему разозлилась. Казалось, что лицо покраснело, а из ушей валит пар. Но вряд ли на внешности в самом деле отобразилось то, что я чувствовала. Я всегда прятала эмоции, чтобы не привлекать внимания. Но почему я должна делать так и сейчас? Почему бы не показать людям, которые делают мне больно, что же я на самом деле чувствую?

Не ощущая больше ничего, кроме гнева, я схватила поднос с мусором и твердым шагом направилась к их столику.

Не знаю, в какой момент Адель меня заметила. Может, когда я еще шла, может, когда с грохотом отправила мусор в бак, который находился недалеко от их столика, может, когда громко опустила поднос на специальную подставку.

Я остановилась возле мусорки всего на пару секунд, чтобы посмотреть на Адель. Она тоже смотрела на меня. Ее глаза были широко распахнуты. А потом произошло то, чего еще никогда не было, — она первой отвела взгляд.

То, что она не собирается подойти и поговорить со мной, было очевидно. Адель вернулась к разговору за столиком и делала вид, что не замечает меня. Но я хочу, чтобы мы поговорили, и мы поговорим. Правда, подходить и при всех ругаться с Адель тоже не хотелось. Вероятно, ее друзья примут ее же сторону.

Выход был один — дождаться, когда Адель останется одна. Конечно, она бы не стала сидеть за столиком, пока все не уйдут. Поэтому, не думая ни секунды, я отправилась в туалет. Рано или поздно она туда явиться, даже если очень не захочет со мной пересечься.

В туалете никого не было, что удивительно. Я мерила шагами комнату, скрестив руки на груди и глядя под ноги. Сердце колотилось так, что я слабо слышала музыку, которая в туалете была гораздо громче, чем в общем зале.

Долго так ходить мне не пришлось. В следующий раз, когда дверь открылась, я увидела Адель. Она уже снова была в своем обыденном амплуа — улыбалась так, будто ей натянули кожу и закрепили прищепками где-то за ушами.

— Ксюша! — радостно воскликнула она. — Обалдеть! Ты тоже здесь!

Я замерла и уставилась на нее, даже не пытаясь улыбнуться. Теперь я ясно чувствовала, что вся ее радость — притворная. Когда я смотрела на Адель за столиком, она испугалась. Испугалась, что я здесь, что я вижу, почему она на самом деле бросила меня. Никаких важных дел, просто хотелось отдохнуть от меня в компании настоящих друзей.

Хотя я не отвечала и по моему лицу можно было догадаться, что я не разделяю ее восторга, Адель все продолжала лыбиться. Неужели всегда, когда она так улыбалась, это было не правдой, а актерской игрой? Сколько таких ее улыбок я приняла за чистую монету? Неужели меня так легко одурачить?