Исповедь шлюхи

Саня Васильков думал о воле. Раньше о том, как выйдет за ворота тюрьмы, он думать себе запрещал. Но его небольшой срок заканчивался через месяц, и он разрешил себе размышлять о будущей вольной жизни. К сожалению, Васильков, кроме удивительного дара подделывать чужие подписи и подгонять буквы под любой почерк, ничего не умел. В Глухове промышлять этим ему больше не удастся. Теперь случись подлог — любую сомнительную бумагу припишут Сане. Маленький город человека с его профессией не прокормит. Бывший детдомовец любил свой городок. Он здесь родился, вырос и знал каждого выдающегося индивида, естественно, в своей теневой действительности. Васильков жил в своеобразном «зазеркалье» и дружбу водил там же. Среди его приятелей встречались не только воры и жулики в прямом тривиальном смысле. Васильков сам был художником в своей области и примечал виртуозов-смежников. Саня гордился дружбой с Ванькой Седым, лучшим бильярдным игроком города. Ему нравилась компания ресторанной певички Сони, которая давно в Глухаре не пела, поскольку пропила голос, но друзьям не отказывала. А романсов знала несметное число. Захаживал к нему и поэт Жора Горемыкин, слушать стихи которого охотников находилось мало, а Саня слушал, затаив дыхание. Так что родной городок и круг общения был ему мил и близок, но Васильков все же задумал переезжать в столицу. В большом городе засветиться труднее и несколько лет сытой жизни его промысел вполне мог обеспечить. Он даже знал, к кому в Москве обратиться. В переулках старого Арбата жил удивительный человек с внешностью пожилого ученого. Звали этого человека Альфред Эрастович Гундосов. Альфред Эрастович отрастил бородку клинышком, носил карманные часы на цепочке и знал всех квартирных воров Москвы. Они его очень уважали, поскольку он скупал у них из краденного то, что никто другой никогда бы не купил. Старые книги с автографами авторов, рукописи, тетради и дневники бабушек и дедушек. Всем этим Альфред Эрастович бойко торговал. Не брезговал он и подделками, поэтому дар Василькова был ему весьма полезен. Деньги на дорогу в Москву и на самое первое время, с учетом определенного воздержания, у Сани были. Не так давно его забрал из тюрьмы бывший однокашник Олег Голенев. Саня выполнил его заказ и получил сто долларов. Эти деньги он спрятал в кладовке сестры Вали. Валя о тайнике ничего не знала и растратить деньги не могла. Имея такую солидную заначку, Саня, конечно мог сесть за карты с соседями по камере, поскольку в секу играл недурно, но сдержался, и участвовал в картежных баталиях лишь в качестве болельщика. Сегодня он тоже играть отказался. Но плешивый Мерин, который обычно смотрел на Саню, как на придурка без гроша в кармане, после баланды запрыгнул к нему на нары и шепотом предложил:

— Художник, метнем по разу?

— Я же пустой. — Ответил Саня.

— А мы на бабки не будем. — Ухмыльнулся Мерин.

— На что?

Мерин полез в карман и достал сверкающую целлофаном, нераспечатанную пачку «Мальборо».

— Откуда!? — Восхитился Саня. В камере и махра считалась за кайф, а тут американские.

— От верблюда… Выиграешь, твои.

— У меня же нету.

Мерин зевнул:

— Нудный ты, Художник. Поставишь на кон одну байку.

— Чего, чего? — Не врубился Васильков.

— Тебя твой детдомовский афганец на день отмазал. Проиграешь, расскажешь, какую ксиву ему сработал. И все дела…

— Не пойдет. — Отказался Саня.

— А если я тебе и при проигрыше курево отдам? — Продолжал подначивать Мерин.

— Я слово дал.

— Хер с ним, со словом. Никто не узнает. Я не трепло.

— А зачем тебе?

— Любопытно, Художник. После того, как ты на целый день с кичи слинял, разобрало меня, чего ты там делал. Тебя же просто так на день не отмажут? Узнаю, а дальше могила.

— У тебя карты меченные.

— А мы в темную, под одеялом.

Саня вздохнул и согласился.

* * *

На вечерней прогулке Васильков с наслаждением затянулся американской сигаретой. Голова у него закружилась, и он не обратил внимания, как Мерин легонько толкнул под локоток охранника и незаметно сунул ему в карман записку.

На следующее утро полковник Курдюк эту записку прочел. Теперь он имел представление, откуда взялось американское послание Кащеева. Но эта информация его уже не волновала. Перстень с пальцем бандита все вопросы снимал. Любовница Кащеева не блефовала.

* * *

Постников свое слово сдержал. Стеколкина арестовали в кабинете мэра. Когда его вели через приемную, секретарша Юля заметила, что у чиновника нервно подергивается правое веко. Ей даже стало Вячеслава Антоновича немного жаль.

Глуховская тюрьма находилась на Воловой улице в доме номер десять, недалеко от тупика Коммунаров. Из окон детского дома можно было наблюдать за прогулками заключенных в тюремном дворе. Взяточника привезли прямо в тюремную камеру, потому что КПЗ при милиции заняли пять бомжей, учинивших погром на рынке.

Стеколкин уселся на жесткий топчан и заплакал. Почему-то ему стало жалко не себя, а своих болонок, которых теперь утром никто не выведет.