Исповедь солдата

Весной меня положили в БСМП на реабилитацию из-за моей перенесенной болезни. Видимо, сказался мой отпуск с выпивкой и жирной пищей – резкий удар по печени, что мне категорически запрещалось. Я честно соблюдал режим и от скуки написал Наташе письмо о своем самочувствие и о том, как скучаю и горю желанием ее увидеть. И, к моей радости, получил ответ: мол, жди меня, 24 марта буду выезжать из Рязани. Я обрадовался и в то же время напрягся: как семнадцатилетняя девочка до меня доберется и неужели ее отпустят? Конечно, к этому числу я подготовился, договорился с службой охраны (рексами) – благо, были уже свои друзья, – чтобы пропустили её ко мне в больницу, ведь на территорию дивизии вход запрещен. Всё прошло замечательно, Наташа приехала, её пропустили, мы болтали, целовались, уединившись в отдельной кладовке. Но меня напрягло наше расставание, сложилось такое впечатление, что она недоговаривает или что-то скрывает, и прощалась, как навсегда. Я пытался расспросить, что случилось, но было уже мало времени, и она торопилась домой. Только потом из ее письма я узнал, что продолжать отношения она не хочет, ссылаясь на то, что замуж ей еще рано. Хотя после моего возвращения ей будет уже восемнадцать. Я, конечно, расстроился, но решил разобраться после дембеля, но и писем от Наташи я больше не получал.

В БСМП я случайно встретил знакомого духа с гауптвахты – того молодого охранника, который над нами издевался и дерзил, купаясь в своей безнаказанности. Увидев меня, он в испуге бросился бежать по коридорам, но всё тщетно – от моего правосудия не уйти. Я немного пробил ему пресс, он просил пощады, даже откуп предложил, равный размеру маминой посылки. Из неё я забрал самое ценное для себя, новые шерстяные носки и пару банок с вареньем, и со спокойной душой отпустил его, запугав тем, что не я один желал его наказать.

Ближе к лету нашу роту отправили на прополку картошки, во главе с прапорщиком. Там я был его правой рукой и присматривал за молодежью, чтобы они не расслаблялись. Здесь я особо не напрягался, принимал воздушные и водные процедуры, отдыхал от службы и офицеров. Однажды на озере я увидел человека на спортивной байдарке. У меня возникло желание пройти на ней по озеру, ведь я был кандидатом в мастера спорта по гребле. После того как хозяин байдарки вышел на берег, я попросил у него покататься. Он с усмешкой разрешил, ожидая моего фиаско, но не тут-то было – не забыли мои руки вёсла. Он и все мои бойцы смотрели, как профессионально я уходил в закат. Позанимавшись вдоволь, я вернул хозяину лодку, и после крепкого рукопожатия мы разошлись.

В моей роте оказался москвич. Я предложил ему полную защиту, если он попросит своего отца подыскать мне работу в какой-нибудь охранной фирме. Время было тяжелое, охранные фирмы набирали обороты. Москвич принес мне бумагу с приглашением на работу после моей демобилизации, чему я был очень рад, ведь в Рязани после расставания с девушкой мне делать было нечего.

Моё увольнение из Вооруженных сил задержали на целый месяц, наверное, из-за гауптвахты, но меня это не огорчило. Я уволился в запас ефрейтором. После выхода за территорию дивизии мы вздохнули полной грудью. Нас увольнялось пять человек из моей последней роты, в свои города мы не торопились, да и в части нам выдали небольшое денежное пособие, которое мы хотели потратить на рынке на шмотки. Трое суток мы прожили в какой-то общаге. За это время я побывал в Лужниках, купил спортивный костюм, кроссовки, белье, в общем на что хватило.

Да, выяснилось, что мой находчивый москвич кинул меня по полной программе. Оказалось, что его письмо – полная липа: ни адреса, ни такой фирмы не существовало. Я понял это после двух часов хождения по центру Москвы и поиска несуществующего места.

По прибытию домой, я так же шел пешком от вокзала до дома, рассматривая людей в надежде встретить знакомое лицо, и думал: заходить к Наталье домой или уже не бередить прошлое. Но не увидеть её я не мог. После холодной встречи понял, что ничего не изменилось, настрой у не её был серьезный. Лишь попросил вернуть мои армейские фотографии, что присылал во время службы, и протянул ей её черно-белую, затертую, почти что выцветшую фотографию, где она красивая в купальнике.

Будут ещё в парках карусели,

Будет ещё небо голубое,

Это ничего, что мы с тобою, друг мой милый,

До сих пор жениться не успели.

Девочки, кафе, официантки –

Это всё для нас, мы это знаем,

Будут нас любить ещё гражданки, друг мой милый,

С густо наведёнными глазами.

Плюнь в лицо тому, кто укоряет

Нас с тобой в бесчинстве и разврате,

Либо он дурак, либо не знает, друг мой милый,

Как прекрасна девушка в кровати.